Дорога в Холодную Гору заняла час. Все это время Уортон
сидел на левой скамейке, опустив голову, руки болтались между колен. Время от
времени он постанывал, по словам Харри, а Перси, слегка отошедший от испуга,
сказал, что у этого тюфяка слюна капала с отвисшей нижней губы, как у собаки с
языка в жаркий летний день, и под ногами образовалась лужица.
Они въехали через южные ворота к тюрьме, наверное, проехали
мимо моей машины. Охранник на южном посту открыл большую дверь между стоянкой и
прогулочным двориком, и фургон проехал внутрь. Во дворе почти никого не было,
несколько человек гуляли, но большинство копалось в саду. Было время урожая.
Они подъехали прямо к блоку "Г" и остановились. Водитель открыл дверь
и сказал, что ему нужно отогнать фургон в гараж, чтобы поменять масло, и что с
ними было хорошо работать. Дополнительная охрана поехала вместе с фургоном,
двое сзади ели яблоки, двери фургона стояли распахнутыми.
С закованным осужденным остались Дин, Харри и Перси. Этого
было бы достаточно, вполне хватило бы, если бы их не убаюкал вид тощего
сельского парня с опущенной головой, стоящего в пыли, с цепями на руках и
ногах. Они провели его шагов двенадцать к двери, ведущей в блок "Г",
в то же самое помещение, которым мы пользовались, когда вели заключенных по
Зеленой Миле. Харри – слева, Дин – справа, а Перси шел сзади с дубинкой в руке.
Мне никто не сказал, но я уверен, что она была не в чехле, Перси очень любил
свою дубинку. А я в это время сидел в камере, предназначенной для Уортона, и
ждал, пока он появится и займет ее, – первую камеру справа, если идти вниз по
коридору в сторону смирительной комнаты. В руках у меня были бумаги, и я не
думал ни о чем, кроме того, чтобы поскорее произнести свою маленькую речь и
уйти к черту отсюда. Боль в паху опять усилилась, и мне хотелось лишь одного:
отправиться к себе в кабинет и ждать, когда она пройдет.
Дин вышел вперед, чтобы открыть дверь. Он выбрал нужный ключ
из связки на поясе и вставил в замок. Как только Дин повернул ключ и потянул за
ручку, Уортон вдруг ожил. Он издал резкий нечленораздельный крик, похожий на
вопль протеста, – от этого крика Харри остолбенел на время, а Перси выключился
до конца событий. Я услышал крик через полуоткрытую дверь, но сначала никак не
связал его с человеческим существом, подумав, что во двор каким-то образом
попала собака и ее побили, что, наверное, какой-то обозленный зэк ударил ее
мотыгой.
Уортон поднял руки, забросил цепь, висевшую между рук, за
голову Дину и начал душить его. Дин издал сдавленный крик и рванулся вперед, в
холодный электрический свет нашего маленького мирка. Уортон с радостью пошел за
ним, даже толкнул, все время издавая нечленораздельные крики и даже хохоча. Он
держал себя за локти на уровне ушей Дина, затягивая цепь как можно туже и
двигая ею наподобие пилы, взад-вперед.
Харри бросился на Уортона со спины, схватив одной рукой
длинные сальные белокурые волосы парня, а другой нанося изо всех сил удары по
лицу. У него тоже была дубинка и на боку пистолет, но в суматохе он не достал
ни того, ни другого. У нас случались неприятности с заключенными и раньше, но
никто из них не нападал так внезапно, как Уортон. Его хитрость застала нас
врасплох, Я никогда не видел такого ни прежде, ни потом.
А еще он оказался сильным. Вся его напускная
рас-слабленность исчезла. Харри сказал после, что он прыг-нул словно на клубок
сжатых стальных пружин, которые вдруг почему-то ожили. Уортон, уже внутри
коридора ря-дом со столом дежурного, повернулся влево и отбросил Харри. Тот
ударился о стол и растянулся на полу.
– Эй, ребята! – засмеялся Уортон. – У нас сегодня праздник
или что?
Все еще крича и смеясь, он снова принялся душить Дина своей
цепью. А почему бы и нет? Уортон знал то же, что и все мы: поджарить его можно
лишь один раз.
– Бей его, Перси, бей его! – закричал Харри, вскакивая на
ноги. Но Перси только стоял с дубинкой в руке, вытаращив глаза, как суповые
миски. Вы скажите, вот шанс, которого он так ждал, золотая возможность
использовать свою дурную силу по назна-чению, но он был слишком напуган и
растерян и ничего не мог сделать. Перед ним оказался не перепуганный французик
и не черный великан, который вообще был слегка не в себе, перед ним оказался
сущий дьявол.
Я выскочил из камеры Уортона, уронив бумаги и выхватив
пистолет, забыв про свою инфекцию второй раз за день. Я не подвергал сомнению
рассказ других о том, что у Уортона было безучастное лицо и отсутствующие
глаза, но тот, кого я увидел, был не Уортон. Я увидел лицо зверя – не разумного
зверя, а хитрого, злобного и веселого. Да, он делал то, для чего создан. Место
и обстоятельства значения не имели. А еще я увидел красное, раздувшееся лицо
Дина Стэнтона. Он умирал на моих глазах. Уортон заметил пистолет и повернул
Дина перед собой так, что при стрельбе я обязательно задел бы обоих. Из-за
плеча Дина один сверкающий синий глаз призывал меня выстрелить.
Часть 3
Руки Джона Коффи
Глава 1
Просматривая все, что я написал, я заметил, что назвал
Джорджию Пайнз, где сейчас живу, домом для престарелых. Тем, кто работает в
этом месте, такое на-звание не понравится. Согласно буклетам и проспектам,
лежащим в вестибюле и рассылаемым потенциальным клиентам, это «отличный
пенсионный комплекс для по-жилых». Здесь есть Центр развлечений – так сказано в
буклете. Люди, которым приходится жить тут (в буклете нас не называют
заключенными, а я иногда называю), говорят о нем просто – телевизионная
комната.
Здешние обитатели считают меня замкнутым, потому что я почти
не хожу днем смотреть телевизор, хотя это не из-за людей, а из-за программ,
которые мне не нравятся. Мыльные оперы, Рики Лейк, Карни Уилсон, Роланда – мир
рушится вокруг ушей, и всем интересны только разговоры о том, с кем спят эти
женщины в миниюбках и мужчины в расстегнутых рубашках. Конечно, как сказано в
Библии, «не судите, да не судимы будете», поэтому я выпадаю из общей песочницы.
Просто, если бы мне хотелось провести время среди мусора, я проехал бы пару
миль к автостоянке «Хэппи Уилз», где вечером по пятницам и субботам всегда
носятся полицейские машины с сиренами и мигалками. Мой особый, самый близкий
друг Элен Коннелли со мной согласна. Элен восемьдесят лет, она высокая,
худощавая и все еще стройная, очень интеллигентная и утонченная. Она очень
медленно ходит из-за каких-то проблем с ногами, и я знаю, что ее ужасно мучает
подагра кистей рук, но у нее прекрасная длинная шея – почти лебединая, и
длинные красивые волосы, которые падают на плечи, если она их распускает.
Больше всего мне нравится, что она не считает меня странным
или замкнутым. Мы проводим много времени вместе, я и Элен. Если бы не мой
абсурдный возраст, я считал бы ее своей возлюбленной. Но все равно, самый
близкий друг – совсем неплохо, а с некоторой стороны даже лучше. Множество
проблем, возникающих обычно между любовниками, уже просто перегорели у нас. И
хотя я знаю, что никто из тех, кто моложе, скажем, шестидесяти мне не поверит,
иногда горячие угли лучше яркого костра. Это странно, но это правда.
