– Босс Эджкум! – позвал он опять. На этот раз настойчивее. –
Мне нужно поговорить с вами.
Я повернулся к нему, думая, что все нормально, разговаривать
– наша работа. И все время старался не дрожать, потому что лихорадка перешла в
озноб, иногда так бывает. Горело только одно место: пах, словно его разрезали,
набили горячими углями и зашили снова.
– Ну, говори, Джон Коффи, – Я старался говорить легко и
спокойно. Впервые за время пребывания Коффи в блоке "Г" я увидел, что
он на самом деле здесь, действительно среди нас. Нескончаемый поток слез из
уголков глаз впервые прекратился, и я понял, что он видит того, на кого сейчас
смотрит, – мистера Пола Эджкума, старшего надзирателя блока "Г", а не
то место, куда бы хотел вернуться, чтобы исправить тот чудовищный поступок,
который совершил.
– Нет, – сказал он. – Вы должны войти сюда.
– Сейчас, понимаешь ли, я не могу этого сделать. – Я
старался все еще удержать легкий тон. – По крайней мере в настоящий момент. Я
один сейчас здесь, а ты пре-восходишь меня по весу тонны на полторы. Мне
хватило уже одной потасовки на сегодня. Так что давай просто поговорим через
решетку, если тебе все равно, и...
– Пожалуйста! – Он так крепко сжал прутья решетки, что
побелели суставы и ногти. Лицо удлинилось и приняло страдальческое выражение, в
глазах застыла тревога, ко-торую я не мог понять. Помню, я подумал, что, может,
и понял бы, не будь так болен, и от этой мысли мне стало легче с ним
разговаривать. Если ты знаешь, что человеку нужно, то чаще понимаешь и самого
человека.
– Пожалуйста, босс Эджкум! Вам нужно войти ко мне!
«Ничего более неразумного не слыхивал», – подумал я, а потом
ощутил нечто еще более безумное: я это сде-лаю. Я снял ключи с пояса и стал
искать ключ от камеры Джона Коффи. Он мог бы взять меня одной левой и лег-ко
бросить через колено, даже когда я здоров, а сегодня был не тот момент. Но все
равно я решил к нему войти. Сам, один и меньше чем через полчаса после
наглядной демонстрации того, к чему могут привести халатность и тупость при
работе с осужденными убийцами, я собирался открыть камеру этого черного
великана, зайти в нее и сесть с ним рядом. Если меня обнаружат, я потеряю
ра-боту, даже если он ничего плохого не сделает, и вот я все равно готов на это
пойти.
Остановись, говорил я себе, пора остановиться, Пол. Но не
остановился. Я открыл верхний замок, потом нижний, затем отодвинул дверь в
сторону.
– Эй, начальник, а ты хорошо подумал? – произнес Делакруа
таким тревожным и дрожащим голосом, что при других обстоятельствах я бы
засмеялся.
– Занимайся своим делом, а в своих я уж разберусь как-нибудь
сам, – сказал я, не оглянувшись. Мой взгляд был прикован к глазам Джона Коффи,
да так, словно прибит гвоздями. Похоже на гипноз. Мой голос доносился до меня,
словно издалека, отдаваясь гулким эхом. Черт возьми, наверное, я был
загипнотизирован, – Ты ложись, отдохни.
– Боже, здесь все с ума посходили, – дрожащим голосом
запричитал Делакруа. – Мистер Джинглз, лучше бы меня поджарили, чтоб этого не
видеть!
Я вошел в камеру Коффи. Он отошел, пропуская меня. Потом
снова подошел к койке – она приходилась ему по икры, вот какой он был высокий –
и сел. Сел и похлопал рукой по матрасу рядом с ним, потом обнял меня за плечи,
словно мы сидели в кино и я был его девушкой.
– Чего тебе надо, Джон Коффи? – спросил я, все еще глядя в
его глаза – печальные и серьезные.
– Просто помочь. – Он вздохнул, как человек при-нимающийся
за работу, которую не очень-то хочется де-лать, а потом положил свою ладонь мне
на пах в области лобковой кости.
– Эй!– закричал я. – Убери свою мерзкую руку...
И тут меня словно током ударило, сильно, но не больно. Я
дернулся на койке и согнулся, вспомнив, как старик Тут-Тут кричал, что он
жарится и что он – жареный индюк. Я не ощущал ни жара, ни электротока, но на
секунду мир потерял цвет, словно его выжали и он запотел. Я видел каждую пору на
лице Джона Коффи, я видел все сосуды его пристальных глаз, я видел маленькую
царапинку у него на подбородке. Я чувствовал, что мои пальцы сжимают воздух, а
ступни барабанят по полу.
Потом все прошло. И моя «мочевая» инфекция тоже. И жар, и
пульсирование в паху исчезли вместе с лихорадкой. Я еще ощущал испарину, пока
пот испарялся с кожи, я чувствовал его запах, но вот прошла и она.
– Что там такое? – пронзительно кричал Делакруа. Его голос
долетал издалека, но, когда Джон Коффи наклонился вперед, отведя взгляд от моих
глаз, голос французика вдруг стал яснее. Словно из ушей у меня вытащили вату. –
Что он делает?
Я не ответил. Коффи перегнулся вперед, лицо его
перекосилось, шея раздулась. Глаза почти вылезли из орбит. Он напоминал
человека, подавившегося куриной косточкой.
– Джон! – Я похлопал его по спине: больше ничего не смог
придумать. – Джон, что с тобой?
Он вздрогнул под моей рукой и издал неприятный утробный
звук, словно его сейчас стошнит. Он открыл рот так, как иногда делают лошади:
зубы оскалены в презрительной усмешке. Потом, разжав зубы, он выдохнул облачко
мелких черных насекомых, похожих на мошек или комаров. Они яростно закружились
между его коленей, стали белыми, а потом исчезли.
Внезапно тяжесть ушла из нижней части моего живота, как
будто все мускулы там превратились в воду. Я прислонился спиной к каменной
стенке камеры Коффи. Помню, что повторял снова и снова имя Спасителя: Христос,
Христос, Христос, а еще помню, как подумал о том, что из-за лихорадки у меня
бред.
А потом я услышал, что Делакруа зовет на помощь, он кричал
всему миру, что Джон Коффи меня убивает, вопил во всю мощь своих легких. Коффи
и правда наклонился надо мной, но лишь для того, чтобы убедиться, что со мной
все хорошо.
– Дэл, заткнись, – проговорил я, поднимаясь. Я ожи-дал, что
боль пронзит мои внутренности, но ничего не случилось. Я чувствовал себя лучше.
В самом деле. На секунду у меня закружилась голова, но головокружение прошло
еще до того, как я протянул руку и схватился за прутья решетки на двери в
камеру Коффи. – Со мной все в порядке.
– Выходите оттуда скорее, – сказал Делакруа таким тоном,
каким нервные пожилые женщины велят ребенку «слезть с этой яблони». – Вам
нельзя находиться там, когда на блоке никого нет.
Я посмотрел на Джона Коффи, который сидел на койке, положив
свои огромные руки на колени. Джон Коффи взглянул на меня. Для этого ему
пришлось лишь слегка приподнять подбородок.
– Что ты сделал, парень? – спросил я тихо. – Что ты со мной
сделал?
– Помог. Я ведь помог вам, правда?
– Да, наверное, но как? Как ты мне помог?
