Дин присел рядом со мной и спросил:
– В чем дело, Пол?
– Я не могу... – начал было я, но тут пряжка со звучным
щелчком защелкнулась. Наверное, она прищемила и складку кожи на ноге Делакруа,
потому что он дернулся и издал тихий свистящий звук.
– Извини, – сказал я,
– Ничего, босс, – ответил Дэл. – Болеть будет недолго.
В застежке со стороны Брута находились электроды, и поэтому
на нее уходило всегда больше времени, и вот мы втроем встали почти
одновременно. Дин взялся за пряжку на запястье левой руки Дэла, а Перси –
правой. Я был готов двинуться ему на помощь, но у него все получилось лучше,
чем у меня. Я видел, что Дэл уже дрожит, словно сквозь него начал проходить ток
низкого напряжения. Я чувствовал запах его пота. Он был кисловатый и крепкий и
напомнил запах слабого маринада.
Дин кивнул Перси, Перси обернулся через плечо – я даже
увидел, где он порезался, когда брился в тот день, – и сказал тихим твердым
голосом:
– Включай на первую!
Раздался низкий гул, похожий на шум старого холодильника при
включении, и светильники в помещении склада загорелись ярче. Из публики
донеслось несколько ахов и бормотанье. Дэл дернулся на стуле и схватился за
дубовые подлокотники с такой силой, что побелели суставы. Глаза его быстро
забегали из стороны в сторону, а сухое дыхание стало еще чаще. Он почти
задыхался.
– Спокойно, – пробормотал Брут. – Спокойно, Дэл, все
нормально. Держись, все идет нормально.
«Эй, ребята! – вспомнил я. – Идите смотреть, что умеет
Мистер Джинглз». Над головой снова загрохотало.
Перси величественно обошел вокруг и встал перед
электрическим стулом. Наступил важный момент, он был в центре внимания, все
глаза устремились на него. Все, кроме одной пары. Делакруа увидел, кто это, и
стал смотреть себе на колени. И я готов был поспорить на что угодно, что Перси
станет напыщенно декламировать свой текст, но он прочел его бесстрастным,
странно спокойным голосом.
– Эдуар Делакруа, вы приговорены к смерти на электрическом
стуле, приговор вынесен судом присяжных и подтвержден судьей с хорошей
репутацией в данном штате. Боже, храни жителей этого штата. Не желаете ли
сказать что-нибудь, прежде чем приговор будет приведен в исполнение?
Дэл попытался что-то произнести, но сначала не получилось ни
звука, кроме испуганного шепота, полного воздуха и гласных звуков. Тень
презрительной улыбки тронула уголки рта Перси, и я готов был убить его тут же
на месте. Потом Дэл облизал губы и попытался снова.
– Я сожалею о том, что совершил, – произнес он. – Я бы все
отдал, чтобы повернуть часы назад, но это невозможно. Поэтому сейчас... – Гром
взорвался над нами, словно артиллерийский снаряд. Дэл дернулся, насколько
позволяли пряжки, глаза дико сверкали на его влажном лице. – Поэтому сейчас я
за все плачу. Господи, прости меня. – Он снова облизал губы и посмотрел на
Брута. – Не забудьте про обещание насчет Мистера Джинглза, – добавил он тихим
голосом только для нас.
– Не забудем, не беспокойся, – сказал я и потрепал его по
ледяной руке. – Он поедет в Маусвилль...
– Черта с два, – проговорил Перси уголком рта, как
рецидивист, пристегивая ремень поперек груди Делакруа. – Нет такого места. Эту
сказку парни выдумали, чтоб ты вел себя тихо. Это чтоб ты знал, педик.
Вспыхнувший в глазах Дэла огонь сказал мне, что отчасти он
так и думал... но не рассказывал всем остальным. Я посмотрел на Перси с
недоумением и злостью, а он выдержал мой взгляд, понимая, что сделать я ничего
не могу. И он, конечно, был прав. Я ничего не мог сделать ни перед свидетелями,
ни перед Делакруа, сидящим на самом краешке жизни. Ничего не оставалось, как
продолжать и закончить это.
Перси снял с крюка маску и натянул ее на лицо Делакруа,
закрепив под подбородком, чтобы дыра на макушке была шире. Теперь следовало
взять намоченную в ведре губку и положить ее в шлем, и вот тут как раз Перси впервые
отошел от принятого порядка: вместо того, чтобы наклониться и вынуть губку, он
снял сам шлем из-за стула и наклонился вместе с ним. Иными словами, вместо
того, чтобы поднести губку к шлему, что было бы естественно, он поднес шлем к
губке, Я понял: тут что-то не так, но был слишком расстроен. Впервые на казни я
чувствовал, что совсем не владею собой. Что касается Брута, он совсем не
смотрел на Перси, ни когда тот наклонялся к ведру (стоя так, что практически
заслонялся от нас), ни когда выпрямлялся и поворачивался к Дэлу со шлемом в
руках и коричневым кружочком губки уже внутри шлема. Брут смотрел на ткань,
закрывавшую лицо Дэла, наблюдая, как ткань черной шелковой маски втягивается
внутрь, очерчивая круг открытого рта, а потом с дыханием выходит обратно. На
лбу и на висках Брута выступили капли пота. Я никогда раньше не замечал, чтобы
он потел во время казни. За его спиной Дин стоял с отрешенным и нездоровым
видом, словно боролся с приступами тошноты. Мы все чувствовали: что-то не так,
теперь я знаю. Мы только не понимали, что именно. Тогда еще никто не знал о
вопросах, которые Перси задавал Джеку Ван Хэю. Вопросов было много, но,
по-моему, для отвода глаз. Я так думаю, что Перси хотелось узнать лишь об
одном: губка. Для чего нужна губка. Зачем ее пропитывают рассолом... и что
будет, если ее оставить сухой.
Вот что случится, если губка будет сухой,
Перси нахлобучил шлем на голову Дэла. Французик дернулся и
снова застонал, на этот раз громче. Некоторые свидетели беспокойно заерзали на
своих складных стульях. Дин сделал полшага вперед, собираясь помочь с завязкой
под подбородком, но Перси показал ему нетерпеливым жестом – отойди. Дин отошел,
слегка сгорбившись, поеживаясь от очередного раската грома. На этот раз после
грома послышались удары дождя по крыше, тяжелые, словно кто-то швырял горстями
горох на стиральную доску.
Вам знакомо такое выражение: «Кровь застыла у меня в жилах»?
Ну конечно, знакомо. Все мы однажды испытали нечто подобное, но на самом деле я
почувствовал это единственный раз в своей жизни – в ту грозовую ночь октября
1932-го, секунд через десять после полуночи, Я почувствовал это не из-за
язвительного самодовольства на лице Перси Уэтмора, когда он отошел от фигуры в
шлеме и капюшоне, сидевшей на Олд Спарки, – этого я не заметил, хотя должен
был. По щекам Дэла из-под шлема не текла вода. И вот тут я все понял.
– Эдуар Делакруа, – говорил Перси, – сейчас через ваше тело
пройдет электрический ток, пока вы не умрете согласно законодательству штата.
Я посмотрел на Брута с такой мукой, по сравнению с которой
моя «мочевая» инфекция показалась мне ушибленным пальцем. Губка была сухой! Я
губами произнес это, но он только непонимающе покачал головой и снова стал
смотреть на маску на лице француза, где последние вдохи втягивали и отпускали
черный шелк.
