– Ради всего святого, Брут, Делакруа мертв, и этого уже не
изменить, а Перси того не стоит.
Был ли уже тогда в моей голове план или хотя бы его начало?
Я до сих пор не знаю. И по прошествии стольких лет продолжаю спрашивать себя,
но так и не нахожу вразумительного ответа. Я полагаю, теперь это уже не так
важно. Хотя я заметил, что есть масса вещей, не имеющих значения, но это не
мешает человеку задавать вопросы.
– Вы, ребята, обо мне говорите так, словно я колода, –
сказал Перси. Его голос все еще звучал потрясение и с одышкой, словно Перси
ударили под дых и он только-только начинал приходить в себя.
– Ты и есть колода. Перси, – отреагировал я.
– Нет, я бы попросил...
Я едва удержался, чтобы не ударить его, да посильнее. Вода
капала с кирпичей тоннеля, наши тени, большие и бесформенные, плясали на
стенах, словно тени в рассказе Эдгара По о громадной обезьяне с улицы Морг.
Гром продолжал грохотать, но здесь он звучал приглушенно.
– Перси, я хочу услышать от тебя только одно: ты повторишь
свое обещание завтра же подать заявление о переходе в Бриар Ридж.
– Не беспокойся об этом, – мрачно произнес он. Он посмотрел
на укрытую простынями фигуру на тележке, отвел глаза, потом на секунду
встретился взглядом со мной и снова отвел глаза.
– Это будет к лучшему, – сказал Харри. – Иначе тебе пришлось
бы узнать Буйного Билла Джона гораздо ближе, чем тебе хочется. – Он выдержал
небольшую паузу. – Мы позаботились бы об этом.
Перси испугался нас и, наверное, испугался того, что мы
сможем сделать, когда узнаем о его разговоре с Дже-ком Ван Хэем, о том, как он
спрашивал, зачем нужна губка и почему ее всегда смачивают в рассоле, а при
упоминании о Джоне в глазах Перси появился настоящий ужас. Я видел, что он
вспомнил, как Джон прижал его к решетке и, взъерошив волосы, ворковал на ухо.
– Вы не посмеете, – прошептал он.
– Посмеем, еще как, – спокойно сказал Харри. – И знаешь что?
Мне это сойдет. Потому что ты уже показал себя невнимательным к заключенным, И
некомпетентным.
Перси сжал кулаки, а его щеки слегка порозовели.
– Я не...
– Да, некомпетентным, – поддержал Дин, присоеди-няясь к нам.
Мы встали полукругом вокруг Перси около ступеней, отрезав ему путь к
отступлению: сзади была тележка с грузом дымящейся плоти под старой простыней.
– Ты только что сжег Делакруа заживо. Что это, если не некомпетентность?
Глаза Перси сверкнули. Он планировал прикрыться незнанием, а
теперь понял, что попался в свою же яму. Я не знаю, чего бы он еще наговорил,
но тут в тоннель спустился Кэртис Андерсон. Мы услышали его •шаги и немного
отошли, чтобы не выглядело, что мы угрожаем Перси.
– Вашу мать, что все это значит? – проревел Андерсон. –
Господи, там же заблевали весь пол! А запах! Я приказал Магнуссону и старому
Тут-Туту открыть обе двери, но вонь не выветрится и лет через пять, уж как пить
дать! А этот козел Джон еще и поет об этом. Я сам слышал.
– У него что, слух есть, Кэрт? – спросил Брут. Знаете, как
можно одной искрой выжечь осветительный газ и при этом не пострадать? Надо
поджечь еще до того, как собралась сильная концентрация. Так вот это как раз
был тот случай. Мы сначала с изумлением посмотрели на Брута, а в следующую
секунду расхохотались. Высокий звук нашего истерического хохота носился по
мрачному тоннелю, как летучие мыши. Тени качались и извивались на стенах. К
концу даже Перси присоединился к нам. Потом смех стих, и мы почувствовали себя
немного лучше. Почувствовали себя опять нормальными.
– Ладно, ребята, – сказал Андерсон, утирая платком слезы и
все еще фыркая от смеха, – что, черт возьми, произошло?
– Казнь, – произнес Брут. По-моему, его безразлич-ный тон
обескуражил Андерсона, но не удивил меня, во всяком случае не очень. Бруту
всегда удавалось быстро переводить стрелки. – Успешная казнь.
– И вы, черт возьми, еще хотите назвать этот аборт при
постоянном токе успешной казнью? Господи, да эти свидетели теперь месяц не
смогут спать! А тот толстяк, наверное, и целый год!
Брут указал на тележку и тело под простыней.
– Он ведь мертв, так? Что касается ваших свидетелей,
большинство из них завтра будут рассказы-вать своим друзьям, что свершилось
высшее правосудие: Дэл сжег нескольких человек заживо, поэтому все вернулось на
круги своя, и он сам сгорел заживо. По крайней мере никто не скажет, что это
сделали мы. Они скажут, что это воля Божья, а мы были ее исполнителями. Может,
в этом есть доля правды. И знаете, что самое интересное? Просто самый персик?
Друзья будут завидовать и жалеть, что их там не было и они ничего не видели. –
Произнося последнюю фразу, он поглядел на Перси одновременно с отвращением и
злорадством.
– А если их перышки слегка растрепались, так что? – заявил
Харри. – Они сами пожелали все увидеть, никто их не заставлял.
– Я не знал, что губка должна быть мокрой, – повторял Перси
механическим голосом. – На репетициях она всегда была сухой.
Дин посмотрел на него с явным отвращением.
– Сколько лет ты мочился на сиденье унитаза, пока тебе не
сказали, что его надо сначала поднять? – проворчал он.
Перси открыл было рот, но я велел ему заткнуться. К
удивлению, он подчинился. Я обратился к Андерсену.
– Кэртис, все просто и ясно – дело испортил Перси, вот что
случилось. – Я повернулся к Перси, ожидая возражений. Но он не возражал,
наверное потому, что понял по моим глазам: лучше, если Андерсон услышит, что
произошла глупая ошибка чем узнает, что это были сознательные действия. Кроме
того, что бы ни говорилось здесь в тоннеле, это все не имело большого значения.
В мире Перси Уэтморов важно было то, в каком именно виде попадет информация к
большим шишкам – влиятель-ным людям. В мире таких, как Перси, важно было то,
как это появится в газетах.
Андерсон неуверенно обвел взглядом всех нас пятерых. Он даже
посмотрел на Дэла, но Дэл молчал.
– По-моему, могло быть гораздо хуже, – сказал Андерсон.
– Ты прав, – подтвердил я. – Он мог быть все еще жив.
Кэртис моргнул: такая возможность не приходила ему в голову.
– Мне нужен полный отчет о случившемся к завтрашнему утру. И
никто из вас ничего не скажет начальнику Мурсу, пока я не поговорю с ним.
Ладно?
Мы дружно кивнули. Если Кэртис Андерсон хочет сам сообщить
начальнику, что ж, мы не против.
– Если только эти щелкоперы ничего не напишут в своих
газетенках.
– Не напишут, – сказал я. – Даже если попытаются, их
редакторы все вырежут. – Слишком мрачно для семейного чтения. Но они и не
станут пытаться, сегодня не было новеньких. А старые не хуже нас знают, что иногда
случаются неудачи, вот и все.
