– Есть пословица, что мертвые не болтают, – пробормотал
Брут, и я бросил на него быстрый взгляд, чтобы убедиться, что он шутит.
– Я думаю, что он будет держать язык за зубами, – сказал я.
– Правда? – Дин посмотрел скептически. Он снял очки и стал
их протирать. – Докажите.
– Во-первых, он не узнает, что происходит на самом деле, он
будет судить по себе и посчитает, что все это шутка. Во-вторых, а это более
важно, он побоится что-либо говорить. На это я, собственно, и рассчитываю. Мы
ему скажем, что, если он начнет строчить письма и звонить по телефону, мы тоже
станем строчить письма и звонить по телефону.
– Насчет казни, – добавил Харри.
– И о том, как он застыл на месте, когда Уортон напал на
Дина, – сказал Брут – По-моему, Перси Уэтмор больше всего боится, что люди
узнают об этом, – Он медленно и задумчиво кивнул. – Это может сработать. Но,
Пол, не лучше ли привезти миссис Мурс к Коффи, чем везти Коффи к миссис Муре?
Мы могли бы позаботиться о Перси именно так, как ты сказал, а потом провести ее
через тоннель, вместо того, чтобы через него выводить Коффи.
Я покачал головой.
– Не пойдет. Никогда в жизни.
– Из-за начальника Мурса?
– Именно. Он такой прагматик, что из Фомы Неверующего делает
Жанну д'Арк. Если привезем Коффи к нему домой, думаю, мы удивим его так, что он
позволит Коффи хотя бы попробовать. Иначе...
– А чем ты предлагаешь добираться?
– Я сначала думал взять фургон, но мы не сможем на нем
незаметно выехать со двора, к тому же все в округе его хорошо знают. Я думаю,
лучше взять мой «форд».
– Подумай еще раз, – сказал Дин, снова водружая свои очки на
нос. – Ты не сможешь затолкать Джона Коффи в свою машину, даже если разденешь
догола, намажешь салом и применишь рожок для обуви. Ты к нему уже так привык,
что не замечаешь, насколько он большой.
На это мне было нечего сказать. Свое внимание я сосредоточил
на проблеме Перси и менее важной, но существенной проблеме Буйного Билла
Уортона. И теперь я понял, что с транспортом будет все не так просто, как
надеялся.
Харри Тервиллиджер взял остатки своего второго бутерброда,
посмотрел на него и снова положил на тарелку.
– Если мы и вправду решимся на это безумие, – произнес он, –
то, думаю, можно взять мой «пикап». Посадим его сзади. В это время на дорогах
практически никого нет. Мы ведь говорим о времени после полуно-чи, так?
– Да, – подтвердил я.
– Вы, ребята, забыли об одной вещи, – сказал Дин. – Я знаю,
что Коффи ведет себя очень тихо с самого появления в блоке, ничего не делает, а
только лежит на койке и плачет, но он – убийца. А еще он громадина. Если он
решит сбежать из кузова «пикапа», то остановить его мы сможем только
пристрелив. А на такого верзилу понадобится много выстрелов, даже из пистолета
сорок пятого калибра. А что если мы не сможем его уложить? Или он убьет
кого-нибудь еще? Мне бы не хотелось терять работу и садиться в тюрьму – у меня жена
и дети на руках, я должен кормить их, но еще больше, мне бы не хотелось, чтобы
на моей совести была еще хоть одна убитая девочка.
– Этого не будет, – сказал я.
– С чего это ты так уверен в этом?
Я не ответил. Я просто не знал, с чего начать. Я не
сомневался, что этот вопрос всплывет, без сомнения, но все равно не
представлял, как начать рассказывать то, что я знал. Помог мне Брут.
– Ты не веришь, что он это сделал, правда Пол? – Он
недоверчиво посмотрел на меня. – Ты считаешь, что этот громадный увалень
невиновен.
– Я думаю, что он невиновен.
– Ради всего святого, почему?
– Есть две вещи, – сказал я. – Одна из них – мой башмак. – Я
наклонился над столом и начал говорить.
Часть 5
Ночное путешествие
Глава 1
Господин Герберт Уэлс написал однажды рассказ о человеке,
который изобрел машину времени. И я вдруг понял, что, когда писал эти
воспоминания, изобрел свою собственную машину времени. В отличие от машины
Уэлса моя могла путешествовать только в прошлое. В 1932-й, если уж быть точным,
когда я служил старшим надзирателем в блоке "Г" Исправитель-ного
учреждения штата «Холодная Гора», но действовала почти без помех. И все равно,
эта машина времени напоминает мне старенький «форд», который был у меня в то
время: знаешь точно, что заведется, но никогда не можешь сказать, хватит ли
одного поворота ключа или придется вылезать и крутить рукоятку, пока рука не
отвалится.
Много раз моя машина заводилась с пол-оборота, с тех пор как
я начал рассказ о Джоне Коффи, но вчера пришлось крутить рукоятку. Наверное,
это потому, что я дошел до казни Делакруа и какая-то часть моего разума никак
не хочет успокоиться. Эта смерть была ужасной, просто потрясающе ужасной, и все
из-за Перси Уэтмора, молодого человека, который очень любил причесывать свои
волосы, но не терпел, когда над ним кто-то смеялся, – даже наполовину лысый
французик, которому не суждено было дожить до Рождества.
Как во всякой грязной работе, самое тяжелое только
начиналось. Двигателю все равно, чем его заводить: ключом или рукояткой, если
уж завелся, то в любом случае работает нормально. Так и со мной вчера. Сначала
слова выходили короткими фразами, потом длинными предложениями, а потом потекли
рекой. Я обнаружил, что писание – особый, даже пугающий вид воспоминаний, в них
есть что-то захватывающее, приводящее в восторг. Может быть, потому, что сильно
постарел (а это произошло как-то незаметно), но по-моему, это не так. Я думаю,
что сочетание карандаша и памяти создает какое-то особое волшебство, и
волшебство это опасно. Как человек, знавший Джона Коффи и видевший, что он мог
сделать – людям и мышам, – я знаю, о чем говорю.
Волшебство опасно.
Во всяком случае я писал весь день вчера, и слова просто
текли из меня, солнечная комната этого замечательного дома для престарелых
исчезла, а вместо нее появилось помещение склада в конце Зеленой Мили, где
столько моих подопечных присели в последний раз, и ступеньки лестницы, ведущей
в тоннель под дорогой. Именно там Дин, Брут и я обступили Перси Уэтмора около
дымящегося тела Эдуара Делакруа и заставили Перси повторить свое обещание
подать заявление о переводе в психиатриче-ский интернат в Бриар Ридже.
В солярии всегда свежие цветы, но вчера к полудню я ощущал
только ядовитый запах горелой плоти мертвеца. Звук газонокосилки за окном
сменил-ся гулким капаньем воды, медленно сочащейся со сводчатого потолка
тоннеля. Путешествие продолжа-лось. И если не телом, то душой и разумом я был
там, в 1932 году.
