Я повернулся к ребятам.
– Дин, достань пистолет и дубинку Перси.
– Ладно. – Он вернулся к столу, открыл ящик и вытащил
пистолет и дубинку.
– Готовы? – спросил я их. Мои люди – верные, я никогда так
не гордился ими, как в ту ночь, – кивнули. Харри и Дин слегка нервничали, а
Брут был невозмутим, как всегда.
– Хорошо. Говорю я. Чем меньше вы открываете рот, тем лучше
и тем быстрее все кончится... к лучшему или худшему. Годится?
Они опять кивнули. Я сделал глубокий вдох и пошел по Зеленой
Миле к смирительной комнате.
Перси поднял глаза и зажмурился, когда я включил свет. Он
сидел на полу и облизывал пленку, которой я заклеил его рот. Та часть, которую
я закрепил на затылке, отстала (возможно, от пота или бриолина в волосах), и он
мог попытаться отодрать и остаток ленты. Еще час и он вопил бы о помощи во всю
мощь своих легких.
Действуя ногами, ему удалось слегка отодвинуться назад,
когда мы зашли, потом он остановился, сообразив, что деваться некуда, кроме
юго-восточного угла комнаты.
Я взял пистолет и дубинку у Дина и протянул их в сторону
Перси.
– Хочешь получить обратно? – спросил я.
Он настороженно посмотрел на меня, потом кивнул.
– Брут, Харри. Поднимите его.
Они наклонились, подцепили его под мышки и подняли. Я
приблизился, пока не стал с ним нос к носу, чувствуя острый запах его пота. Наверное,
он взмок, пытаясь освободиться от смирительной рубашки и периодически ударяя
ногами в дверь, но больше всего, думаю, он потел от обычного страха – боязни
того, что мы с ним сделаем, когда вернемся.
Очевидно он надеялся, что все обойдется, ведь мы – не
убийцы... а потом, вероятно, вспомнил об Олд Спарки: ведь мы и впрямь были
убийцами. Я сам казнил семьдесят семь человек, больше чем любой из тех, на ком
я застегивал ремень, больше чем сам сержант Йорк, снискавший славу в первой
мировой. Убивать Перси было нелогично, но мы ведь уже поступали нелогично,
наверное, об этом он говорил сам себе, сидя с завязанными за спиной рукавами и
пытаясь языком освободиться от пленки, запечатавшей ему рот. А кроме того,
логика вряд ли присутствует в мыслях человека, сидящего на полу комнаты с
мягкими стенками, завернутого так плотно, как паук пеленает муху.
Я хочу сказать, что если сейчас я не поставлю его на место,
то не поставлю никогда.
– Я сниму ленту с твоего рта, если ты пообещаешь, что не
будешь орать, – сказал я. – Я хочу поговорить с тобой, а не поорать. Так что ты
на это скажешь? Будешь вести себя тихо?
Я прочитал в его глазах облегчение, словно он понял, что,
если я хочу поговорить, значит, у него есть шанс выбраться с целой шкурой.
Перси кивнул.
– Если начнешь шуметь, опять заклеем, – пообещал я, – ты это
понимаешь?
Опять кивнул, на этот раз нетерпеливо. Я протянул руку,
взялся за конец, который он оторвал, и с силой потянул. Раздался треск. Брут
подмигнул. Перси вскрикнул от боли и стал тереть губы. Он попытался заговорить,
понял, что не сможет с прижатой,, ко рту рукой, и опустил ее.
– Сними с меня эту безумную рубашку, козел, – процедил он.
– Через минуту.
– Сейчас! Сейчас! Сию мину...
Я ударил его по щеке. Я это сделал раньше, чем успел
подумать... хотя, конечно же, знал, что до этого может дойти. Уже при первом
разговоре о Перси с начальником Мурсом, когда Хэл посоветовал поставить Перси
распорядителем на казнь Делакруа, я знал, что до этого может дойти.
Человеческая рука, как зверь, прирученный наполовину: он кажется хорошим, но
приходит время, зверь вырывается на волю и кусает первого встречного.
Звук пощечины был резкий, как звук сломанной вет-ки. Дин
охнул. Перси глядел на меня в полнейшем шоке, глаза стали квадратными и чуть не
вылезли из орбит. Рот открывался и закрывался, как у рыбы в аквариуме.
– Заткнись и слушай меня, – произнес я. – Ты за-служил
наказание за то, что сделал Дэлу, и мы воздали тебе по заслугам. Это был
единственный способ. Мы все заодно, кроме Дина, но он тоже с нами, потому что
ина-че ему пришлось бы сильно пожалеть. Ведь так, Дин?
– Да, – прошептал Дин. Он был белый как мел. – Думаю, да.
– А мы сделаем так, что ты пожалеешь, что родился, –
продолжал я. – Мы позаботимся, чтобы люди узнали, как ты саботировал казнь
Дэла...
– Саботировал?!
– ...и как чуть не убил Дина. Мы наговорим столько, что ты
не сможешь получить никакой работы, даже с помощью своего дядюшки.
Перси разъяренно тряс головой. Он не верил, просто | не мог
поверить. Отпечаток моей руки краснел на его бледной щеке, как знак хироманта.
– И в любом случае мы позаботимся, чтобы тебя избили до
полусмерти. Мы не станем этого делать сами, найдем людей, ведь мы тоже кое-кого
знаем, Перси, неужели ты так глуп, что не понимаешь? Они не в столице штата, но
разбираются в некоторых юридических вопросах. У этих людей здесь есть друзья,
братья и сестры, отцы. Они будут безумно рады оторвать нос или член у такого дерьма,
как ты. И они это сделают только ради того, чтобы тот, кого они любят, получил
три лишних часа в прогулочном дворике.
Перси перестал трясти головой. Теперь он только смотрел. В
его глазах застыли слезы. Наверное, это были слезы гнева и усталости. А может,
мне просто хотелось так думать.
– Ладно, теперь посмотрим с лучшей стороны, Перси. Твои
губы, конечно, жжет слегка от этой ленты, я представляю, но, кроме этого,
ничего не болит, разве, что твоя гордость... однако об этом не нужно знать
никому, только тем, кто здесь сейчас. А мы никому не скажем, правда, ребята?
Они покачали головами.
– Конечно, нет, – сказал Брут. – Дела Зеленой Мили остаются
на Миле. Всегда так было.
– Ты переходишь в Бриар Ридж, и мы тебя до ухода больше не
трогаем, – добавил я. – Ну что, Перси, оставляем как есть или хочешь опять
по-плохому?
Последовало долгое-долгое молчание – он взвешивал доводы за
и против, и я почти видел, как вертятся в его голове колеса. Наконец, по-моему,
все расчеты перевесила реальность: пленку сняли со рта, а рубашку еще нет, и,
может быть, ему придется мочиться, как скаковой лошади.
– Ладно, – согласился он. – Считаем вопрос закры-тым. А
теперь развяжите меня, у меня плечи уже...
Вперед вышел Врут, отодвинув меня плечом, и взял лицо Перси
своей огромной ладонью: пальцы на правой щеке, большой палец глубоко вдавился в
левую.
