– Я бы очень хотел с ними увидеться. Если нам разрешат еще одно свидание – привезешь их?
– Конечно, привезу. А пока у меня для тебя кое-что есть, – и она протянула Павлу фотографию, ту, на которой они все вместе: Татьяна и два смеющихся мальчугана в ковбойских шляпах. У Алеши на плече обезьянка. А Митя с закрытыми глазами.
– Смешные! – сказал Павел.
– Смешные, – эхом отозвалась Таня. – Посмотри там, на обратной стороне дата, когда сделан снимок. Я уже сама позабыла точную дату.
Таня лукавила, Павел почувствовал это по ее интонации. Он перевернул фотокарточку и вслух, нарочито громко и отчетливо почитал: «Лос-Анджелес, июнь 1996 года».
– Не самая новая фотография, но мне она почему-то нравится больше других, – комментировала Таня, пока Павел побегал глазами текст, который она, хитрюга, мелким почерком набросала ниже. Эта идея пришла ей в голову уже в машине. Хорошо, что шариковая ручка нашлась у водителя.
«Помнишь наш язык жестов? Если да, ответь, на нашем языке. А потом скажи: ты виноват – да или нет?!».
Павел отложил открытку и тут же тихонько прищелкнул пальцами правой руки. Да, он помнил, помнил смешной «птичий» язык, известный только им двоим и больше никому на этой планете.
Теперь Таня выжидающе смотрела на Павла. И он заглянул ей прямо в глаза и щелкнул пальцами левой руки. Левой! Он был не виноват! И как она могла сомневаться? Как могла хоть на минуту поверить всей этой подлой лжи?!
Не виновен!
Ох, и осел же ты, Пашка! Ох, и осел!
Она бросилась к нему, обняла и стала целовать: в лоб, в щеки, в виски, в губы. «Миленький, милый! Прости меня, прости меня, дуру набитую. За все прости. Я тебя так люблю, так люблю!». И она хлопнула в ладоши. Сначала один раз. А потом еще два. Ведь он еще не забыл этот условный сигнал?
– Но… – произнес Павел и потер мочку уха.
Для посторонних это выглядело так, как будто он хотел что-то сказать и задумался, потерял нить. Но Таня поняла. Он намекал на то, что их видят, за ними наблюдают. Несколько похотливых ублюдков сидят сейчас в комнатке с мониторами, жуют гамбургеры и ждут, в нетерпении ждут, когда же им покажут порнофильм с суперзвездой Таней Розен в главной роли. Герои экрана обнимаются. Целуют друг друга. Близится, близится вожделенный момент! И слюнки стекают по измазанным кетчупом подбородкам.
– Темная ночь, только пули свистят по степи, – пропела Татьяна.
Павел щелкнул правой рукой и захлопал в ладоши. «Подождем ночи, до темноты? – Да». И они рассмеялись. Рассмеялись тому, как ловко околпачили этих дурачков с видеокамерами и жучками, и тому, как просто у них получалось разговаривать без слов, и договариваться о том, чего не должен знать никто из посторонних. Они смеялись, как дети, маленькие шалопаи, чью проказу не смогли раскрыть их строгие наставники. И Таня напела мотив другой старой песенки: «Даром преподаватели время со мной тратили». И состроила при этом такую смешную рожицу, что оба снова расхохотались.
– Ненормальные какие-то, – с досадой сказал толстяк с поросячьими глазками по прозвищу Хряк, глядя, как на экране парочка весело хохочет, поет песенки и строит гримасы, причем аккурат в ту сторону, где спрятана одна из пяти установленных в квартире видеокамер. Когда Хряк говорил, от него несло жареным луком. Его напарник, парень с впалой грудью и чахоточным румянцем на щеках, невольно сморщил нос и отвернулся.
– Что ты хочешь – объект под особой охраной. Может, он душевнобольной, или еще там чего. А эта суперстар – они в Голливуде все поголовно наркоманы, точно тебе говорю, – авторитетно заявил чахоточный, вперив взгляд в угол конуры.
Там, рядом с переполненным мусорным ведром, валялась скомканная бумага с кровавыми пятнами кетчупа.
– А я-то надеялся на клубничку. А тут тухлятина какая-то, скучно смотреть, – сказал Хряк и смачно рыгнул, так что его компаньона аж передернуло.
Им не впервой было выполнять подобное задание: сидеть в маленькой душной комнатенке и следить за тем, чтобы видеокамеры и связанные с жучками магнитофоны бесперебойно фиксировали на пленку все, что происходит на объекте, в данном случае – в этой двухкомнатной квартирке. Их основной боевой задачей было – не заснуть на посту. Вводить этих балбесов в курс дела никто, разумеется, не стал. Впрочем, они и сами не проявляли ненужного интереса, действуя в своей работенке по принципу: меньше знаешь, лучше спишь.
От души нахохотавшись, Таня с Павлом вдруг одновременно почувствовали приступ волчьего аппетита и буквально набросились на приготовленные харчи.
– Надо же – оливье! Настоящий оливье, как в детстве! – удивленно воскликнула Татьяна.
– Специально для тебя приготовил, – Павел улыбался. Его старания не пропали даром.
– Ты?! – изумилась она.
– А то кто? Было два часа до твоего приезда, дай, думаю, порадую чем-нибудь свою Танюшку.
– Спасибо, спасибо, милый. Так вкусно!
– Только на самом деле этот салат называется «Столичный». А «оливье» – это совсем другое блюдо. Его француз Оливье изобрел. И включает он в себя компонентов в двадцать раз больше, чем здесь.
– Да ну тебя! Всегда этот салат «оливье» назывался! – встала в позу Таня.
В конуре Хряк забеспокоился.
– Чего это они говорят?
Чахоточный, внук дамского портного с Дерибасовской, в силу чего считавшийся знатоком экзотического для данной местности русского языка, хмыкнул:
– Обсуждают те блюда, которые едят.
– Долго еще будет продолжаться это издевательство? Ни стыда, ни совести у людей! Мало того, что они там всякие деликатесы хавают, так еще и обсуждают, как да что называется. Подумали бы о людях! Нам тут еще почти сутки на голодном пайке куковать! – Хряк пошарил глазами вокруг, хотя и без того прекрасно знал: все гамбургеры, купленные по дороге в расчете на целый рабочий день, давно съедены. Съедены за один присест. – Надо было больше покупать. Черт! Ведь думал же: что тебе четыре – на один зубок! И правильно думал! Они ведь небось потом еще и ужинать сядут, а я тут буду слюну глотать. Неблагодарная работа! В следующий раз потребую, чтобы обеспечили трехразовое питание, по всем правилам: первое, второе, третье…
Хряк схватил литровую пластиковую бутылку с колой и залпом проглотил почти половину содержимого.
– Да угомонись ты, – пропищал Чахоточный. – Сейчас что-нибудь проморгаем, и не видать тебе ни супа, ни десерта как своих ушей!
А Таня с Павлом все спорили. Еле сдерживали смех, но упорно продолжали стоять на своем. Никто не хотел быть побежденным.
– Нет, нет и нет! В конце концов, кто его готовил, ты или я? Так что не спорь, шеф-повар лучше знает: салат – «Сто-лич-ный»! – для пущей убедительности Паша постучал ложкой по столу.
