— Утром в четверг.
Карр нахмурился, как человек, пытающийся припомнить что-то.
— А… — начал он с просветлевшим лицом. — Понимаю, о чем вы…
Я мимолетно встречался с миссис Гролли утром в четверг. Незадолго до этого мне
стало известно, что ее супруг в больнице. Мы полагали, что миссис Гролли
нецелесообразно встречаться с ним, пока его состояние не улучшится. Кроме того,
мне пришлось объяснить моей клиентке, что ей следует немного по-иному взглянуть
на своего мужа. Ведь она знала его как прекрасно одетого, свежевыбритого,
обаятельного человека. Мы приехали к тому месту, где ютился Гролли, чтобы она
могла бросить взгляд на его лачугу.
— Вы не входили в нее? — спросил Селби.
— Нет, — последовал быстрый ответ, — в помещение мы не
входили.
— Вам известно что-нибудь о завещании?
— Нет. Я думаю, он не оставил такового. Практически я в этом
уверен.
— На чем зиждется ваша уверенность?
— На письмах Гролли, адресованных жене.
— Насколько мне помнится, письма у вас?
— Да. Я прихватил их с собой, решил, что вам захочется на
них взглянуть.
Карр раскрыл портфель и бросил на стол перед Селби пачку
писем.
Селби, развязывая стягивающую их бечевку, увидел знакомые
каракули с наклоном влево, начертанные, бесспорно, рукой Гролли.
Он одно за другим начал читать письма.
Вне всякого сомнения, письма могли послужить ценным
свидетельством во время суда. В типичном для него коряво-безличном стиле Гролли
признавал, что оказался никудышным мужем, который оставил свою жену. Поскольку
все произошло по его вине, он намеревался выплачивать ей девяносто долларов в
месяц — щедрость поистине королевская для скаредного затворника.
В другом письме, датированном одиннадцатью месяцами позже,
говорилось, что у Гролли нет родственников, которые что-то значили бы для него,
что у него где-то есть сестра, которая много лет не дает о себе знать, с
которой они всегда были далеки друг от друга, и что у него нет причин оставлять
ей даже часть своего состояния. Гролли намеревался все оставить своей жене с
осторожной оговоркой: если, конечно, не произойдет ничего такого, что заставит
его изменить данное решение.
Размеры его состояния, пытался уверить Гролли жену, не
особенно велики, но позволят ей свить свое гнездышко. Он объяснял ей, что
трудно много заработать на кроликах, особенно учитывая их прожорливость и
текущие цены на корма.
Селби не смог скрыть улыбки, дойдя до места, где Гролли,
явно испугавшись, что выдал себя, упомянув о «гнездышке» для жены в том случае,
«если он уйдет», пытался в свойственной ему манере затуманить смысл.
— Ну как? — поинтересовался Карр, когда Селби закончил
чтение.
— Очень интересно, — ответил прокурор.
— Вы понимаете, конечно, что эти письма послужат важным
доказательством, если возникнет спор вокруг наследства?
— Естественно.
— Я их показал только для того, чтобы содействовать
расследованию преступления. Прошу рассматривать их как совершенно
конфиденциальные документы.
— Да, я понимаю.
— Возможно, мистер Селби, вам будет небезынтересно узнать,
откуда мне стало известно об истинном размере состояния Гролли, размере,
которой оправдывает затраченные мною усилия? — проговорил Джексон Тил.
— Я как раз намеревался задать именно этот вопрос.
— Мне приятно это слышать… Весьма забавная история. Когда
владелец сберегательных счетов в банке не обращается к ним долгое время, эти
счета передаются под попечительство штата, в нашем случае — Калифорнии. Для
этой цели требуются некоторые бюджетные траты. А я снайпер, цель которого —
государственные расходы на эти цели. В тех случаях, когда обнаруживается
бездействующий вклад, заслуживающий внимания, я начинаю заниматься
исследовательской деятельностью. Цель такого исследования, мистер Селби,
выяснить, что может получить от этого вклада старый Джексон С. Тил. Я вовсе не
филантроп, когда речь заходит о бизнесе.
— Он вовсе не столь ужасен, как хочет казаться, — вмешался
Карр. — Я знаком с ним довольно давно. Тил — один из самых щедрых
благотворителей.
— О, благотворительность, — сказал Тил, — это же совсем
другое дело. Я сочувствую обездоленным. Мне нравится давать на благие дела.
Говоря по совести, мистер Селби, мне плевать на деньги, после того как я их
получил. Я играю ради удовольствия и азарта самой игры. Кстати, это объясняет и
мое отношение к малышке. Я бы хотел, чтобы у нее все было хорошо. Это
называется филантропией. Ее мать понимала мое отношение и именно поэтому
оставила меня опекуном по своему завещанию.
Карр, решив прояснить ситуацию, заявил:
— Сейчас завещание направлено на официальное утверждение, я
также сделал запрос об опекунстве.
Селби с любопытством посмотрел на Тила:
— Неужели вы не видите ничего плохого в том, что девочка
вырастет в обстановке, соответствующей вашему образу жизни?
— Не беспокойтесь, — ответил Тил. — Я понимаю, то, что
подходит мне, может нанести вред девочке. Она будет учиться в самой лучшей
школе и никогда не узнает, каким бизнесом я увлечен.
— Боюсь, ее собственных средств не хватит на оплату лучшей
школы.
— В этом случае Джексон Тил сам раскошелится ради котеночка…
Какая польза в деньгах, если на них нельзя сделать что-то хорошее?
Селби решил попробовать другой подход.
— Вам известны, — спросил Селби, — подлинные размеры
состояния Гролли?
Лицо Тила мгновенно превратилось в неподвижную маску.
Казалось, он играет в покер и только что получил на руки отличную карту.
— Нет, — ответил Тил.
У Селби сложилось четкое впечатление, что он лжет.
— Не обижайтесь, — сказал прокурор, — но мне необходимо
знать, что вы делали в четверг, скажем, между одиннадцатью и двумя часами дня.
Карр наклонился вперед с явным намерением выразить протест.
Но Тил вновь остановил его жестом руки.
— Четверг… — пробормотал он себе под нос, — четверг, между
одиннадцатью и… Все, вспомнил! Я был у фотографа.
— Где?
— Студия Уингейта.
— Сколько времени вы там оставались? Тил хихикнул:
— С одиннадцати до четырех тридцати. Возможно, вы знаете
Уингейта. Он будет возиться ровно столько, сколько объект согласится вытерпеть.
Он заявил, что у меня на редкость фотогеничное лицо, затащил в лабораторию,
проявил негативы, просушил их в спирте (так мне, во всяком случае, показалось),
напечатал пробные экземпляры, раскритиковал свою работу и вновь посадил меня
перед объективом. Непрерывно болтая, он притащил, наверное, половину своей
коллекции портретов, чтобы похвастаться. Малый он недалекий, но забавный и,
безусловно, интересный художник.
