— Что с тобой, Мэтт? — тихо спросил Стефан. Он
встал и подошел к нему. — Я что-то сделал не так?
— Я в норме.
— Ты дрожишь.
Это было правдой. По натянутым мускулам Мэтта пробегали
судороги.
— Говорю тебе: я в норме! — Мэтт отшатнулся от
него и защитным жестом свел плечи. — И вообще — что ты мог сделать не так?
Ну разве что увел у меня девушку и позволил ее убить.
Этот укол был другим. Удар был направлен в сердце Стефана —
и попал прямо в цель. Как лезвие, когда-то давно убившее его. Стефан попытался
дышать ровно. Он не доверял себе и поэтому предпочел ничего не говорить.
— Прости меня. — Голос Мэтта был свинцово-тяжелым,
а когда Стефан взглянул на него, то увидел, что напряженные плечи
опустились. — Это было скотство — так говорить.
— Ты сказал чистую правду. — Стефан помедлил, а
потом добавил ровным голосом: — Но дело ведь не только в этом, верно?
Мэтт не ответил. Он смотрел в пол, ковыряя что-то невидимое
носком ботинка. В тот момент, когда Стефан уже отчаялся что-нибудь услышать, он
поднял на него глаза и задал ответный вопрос:
— Мир. Какой он на самом деле?
— Какой… что?
— Мир. Ты его повидал, Стефан, у тебя ведь было лет
четыреста-пятьсот форы, так? И я хочу спросить. Мир, в общем и целом, стоит
того, чтобы его спасать? Или он, в общем и целом, просто большая куча дерьма?
— Ох! — Стефан закрыл глаза.
— А люди, а, Стефан? Род человеческий. Кто мы такие —
болезнь или просто симптом? Вот смотри. Возьмем кого-нибудь, например…
например, Елену, — на мгновение голос Мэтта дрогнул, но он продолжил: —
Елена пожертвовала жизнью, чтобы в этом городе могли спокойно жить такие
девушки, как Сью. А теперь Сью мертва. Все началось заново. И никогда не
закончится. Нам не победить. Какие ты делаешь из этого выводы?
— Мэтт…
— Вот что я хочу спросить на самом деле: в чем смысл?
Может, все это — какая-то космическая шутка, которой я не понимаю? Или просто
огромная идиотская ошибка? Понимаешь, что я хочу сказать?
— Понимаю, Мэтт. — Стефан сел и запустил пальцы в
волосы. — Если ты помолчишь минутку, я попытаюсь ответить тебе.
Мэтт пододвинул стул и сел на него верхом:
— Поехали. Ты уж постарайся.
Он смотрел на него угрюмо и вызывающе, но Стефан видел, что
за этим взглядом скрывается невыносимая боль.
— Я повидал много зла, Мэтт, больше, чем ты можешь себе
представить, — начал Стефан. — Я сам творил зло. Зло всегда будет
частью моей натуры, как бы я этому ни сопротивлялся. Иногда мне казалось, что
человеческая раса — зло, намного большее, чем наша. Иногда — что в обеих наших
расах так много тех, кто сеет зло, что уже неважно, что происходит со всеми
остальными.
Впрочем, если разобраться, то я знаю ненамного больше, чем
ты. Нет, я не могу тебя утешить: мол, конечно, смысл есть. Или: да, рано или
поздно все будет хорошо. — Стефан посмотрел Мэтту в глаза и сказал,
тщательно подбирая слова: — Но у меня к тебе встречный вопрос. Ну и что тогда?
Мэтт уставился на него.
— И что тогда?
— Вот именно. И что тогда?
— Если вселенная — это зло и, как ни старайся
что-нибудь исправить, все равно все без толку? — В голосе Мэтта все
отчетливее звучало недоверие.
— Да, именно. Ну и что тогда? — Стефан наклонился
вперед. — Что ты, Мэтт Ханикат, станешь делать, если окажется, что все,
что ты сказал, — правда? Что будешь делать ты, лично ты? Сложишь руки и
поплывешь по течению?
Мэтт крепко сжал спинку стула.
— Ты это о чем?
— Можно ведь и так — просто плыть по течению. Дамон все
время это твердит. Можно встать на сторону зла — ведь зло всегда побеждает. И
никто тебя не упрекнет. Ведь если весь мир таков, то с какой стати ты должен
быть другим?
— К чертям собачьим! — заорал Мэтт. В его синих
глазах пылал огонь; он даже привстал со стула. — Пускай Дамон так и
делает! Но, даже если мы проиграли, это не повод сидеть сложа руки. Даже если я
буду точно знать, что мы проиграли, я все равно буду бороться. Проклятье, я
должен бороться!
— Я знаю. — Стефан откинулся на спинку, и на его губах
промелькнула слабая улыбка. Она была усталой, эта улыбка, но в ней ясно
читалось, что в этот момент он чувствует внутреннюю близость с Мэттом. А через
секунду он догадался по лицу Мэтта, что тот это понял.
— Я знаю. И я тоже так считаю, — продолжал Стефан. —
Нельзя сдаваться только потому, что у нас мало шансов. Мы должны бороться,
потому что иначе остается только одно — сдаться.
— Я не собираюсь сдаваться, — стиснув зубы, сказал
Мэтт. Наконец-то пламя, которое все это время пылало глубоко внутри, пробилось
наружу. — Ни в чем. И никогда.
— Никогда — это довольно долгий срок, — усмехнулся
Стефан. — В общем, не знаю, стоит оно того или не стоит, но я тоже
собираюсь бороться. Я понятия не имею, есть ли у меня шансы. Но я попытаюсь.
— Это единственное, что мы можем, — сказал Мэтт.
Он медленно встал и выпрямился. Напряжение ушло из его мышц, а глаза опять
стали голубыми, пронзительными — такими, какими их помнил Стефан. —
Ладно, — тихо закончил он. — Если ты нашел то, что искал, лучше бы
нам вернуться к девушкам.
Стефан задумался, стараясь переключиться.
— Мэтт, если я все понял правильно, то в ближайшее
время девушкам ничего не грозит. Хотя все равно будет лучше, если ты их
подменишь. А я почитаю еще кое-что, раз уж пришел сюда. Был такой человек, по
имени Гервасий Тильберийский,
[3]
который жил в начале XIII века.
— Еще до тебя? — ухмыльнулся Мэтт, и на лице
Стефана появилась тень улыбки. Секунду они стояли молча, глядя друг на друга.
— Договорились. Думаю, встретимся у дома Викки. —
Мэтт пошел было к двери, но тут же остановился. Внезапно он снова обернулся и
протянул руку: — Я рад, что ты вернулся, Стефан.
Стефан пожал его руку:
— А я рад, что ты это сказал.
Больше он не произнес ни слова, но где-то внутри
почувствовал тепло, которое чуть-чуть смягчило острую боль.
И чувство одиночества.
Глава 8
Оттуда, где сидели Бонни и Мередит, было видно только окно
Викки. Лучше было бы подобраться поближе, но тогда их могли увидеть.
Мередит допила остатки кофе из термоса, зевнула, тут же
виновато спохватилась и посмотрела на Бонни.
