Медленно, очень медленно, он взял ее руку в свою, и их
пальцы сплелись так, словно всегда были единым целым.
Он коснулся ее лица, а она закрыла глаза и прижалась щекой к
его ладони. Он почувствовал на пальцах влагу и едва не рассмеялся. Слезы во
сне. Нет, эти слезы были настоящими, и она сама была настоящей. Елена.
Всего лишь оттого, что он вытер с ее щеки слезу, его
охватило чувство блаженства, настолько острое, что причиняло боль.
Нерастраченная нежность последних шести месяцев, чувства,
которые он держал под замком в глубине своего сердца, могучим потоком
прорвались наружу, и он утонул в них. Они оба в них утонули. Еще одно
незаметное движение — и он уже держал ее в объятиях.
Та, которую он обнимал, была ангелом, прохладным и свежим,
полным жизни и невероятно красивым. Существом из пламени и света. Она трепетала
в его объятиях, а потом, так и не открыв глаз, потянулась к нему губами.
В ее поцелуе не было прохлады, от него по нервам Стефана
словно пробежал электрический разряд. Ее поцелуй грозил растопить все вокруг.
Стефан понял: как он ни учился сдерживать себя те шесть месяцев, что прошли после
ее смерти, сейчас он безнадежно теряет власть над собой. Все, что было внутри,
вырвалось наружу, все замки распались, открылись все шлюзы. Чувствуя, что у
него самого на глазах выступают слезы, он так прижал ее к себе, словно хотел
стать с ней одной плотью, одним существом. И тогда уже ничто и никогда их не
разлучит.
Они плакали, не прерывая поцелуя. Тонкие руки Елены обвились
вокруг его шеи, она прильнула к Стефану каждой клеточкой своего тела, так, как
будто никогда не принадлежала никому другому. А он чувствовал на губах
солоноватый вкус ее слез, и для него не было вкуса слаще.
Он смутно помнил, что нужно подумать о чем-то другом. Но
первое же прикосновение подействовало на него подобно разряду электрического
тока и лишило способности мыслить. Они стояли в воронке огненного водоворота —
вся вселенная могла взорваться, разлететься в пыль, сгореть дотла — ему было
все равно, ведь он защитит ее от чего угодно.
Но Елена дрожала.
Дрожала не только от нахлынувших чувств, не только от
страсти, кружившей ему голову и заставлявшей его чувствовать себя пьяным от
радости. Она дрожала от страха. Он ощущал страх, поселившийся в ее сознании, и
ему хотелось спрятать ее, защитить. Убить того, кто посмел ее напугать. С
каким-то звуком, напоминающим рычание, он вскинул голову и огляделся.
— Что с тобой? — спросил он и услышал в
собственном голосе хрип хищника. — Если кто-то попробует причинить тебе
вред…
— Мне ничего не грозит, — не разжимая рук, она
чуть-чуть откинула голову, чтобы заглянуть ему в глаза. — Я боюсь за тебя,
Стефан, боюсь того, что он может сделать с тобой. И того, что он заставит тебя
увидеть… — Ее голос дрогнул. — Стефан, прошу тебя, уходи скорее, пока
он не появился. Через меня он может отыскать тебя. Прошу тебя, пожалуйста,
уходи…
— Проси меня о чем угодно, кроме этого, и я исполню
все, что ты скажешь, — сказал он. Если убийца захочет оторвать его от
Елены, ему сначала придется разорвать его нерв за нервом, мускул за мускулом,
клетку за клеткой.
— Стефан, это ведь просто сон, — в отчаянии
сказала Елена, и слезы снова покатились у нее из глаз. — Мы не можем
прикоснуться друг к другу по-настоящему. Нам не быть вместе. Это не
разрешается.
Для Стефана это было неважно. По ощущению все происходящее
не было похоже на сон. Это было по-настоящему. Но пусть даже и сон — и во сне
он не отдаст Елену, не отдаст никому. Нет такой силы, ни на небесах, ни в
преисподней, которая заставила бы его…
— Ошибаешься, дружище. Тебя ждет сюрприз! —
послышался новый голос, которого Стефан никогда раньше не слышал. Он понял
сразу: это голос убийцы. Охотника среди охотников. Повернувшись, он тут же
вспомнил слова Викки. Несчастной Викки.
Он похож на дьявола.
Если дьявол может быть красивым и светловолосым.
На нем, как и говорила Викки, был старый плащ, грязный и
потрепанный. Он мог бы затеряться в толпе на улице любого большого города, если
бы не слишком высокий рост и слишком ясные и пронзительные глаза. Его глаза
были светло-голубыми, как морозное небо. Волосы, почти белые, стояли торчком,
словно их вздыбило порывом холодного ветра. От его широкой улыбки Стефану стало
нехорошо.
— Сальваторе, если не ошибаюсь? — сказал он,
отвешивая поклон. — И конечно, красавица Елена. Мертвая красавица Елена.
Пришел на свидание, Стефан? Ведь вам судьбой предначертано быть вместе.
Он выглядел молодо. Старше, чем Стефан, но все-таки молодо.
Но он не был молод.
— Стефан, беги, — прошептала Елена. — Мне он
ничего не сможет сделать, но ты — другое дело. Он может сделать что-нибудь
такое, что не исчезнет после пробуждения.
Рука Стефана продолжала обнимать ее.
— Браво! — Мужчина в плаще зааплодировал, словно
привлекая внимание невидимой публики. Вдруг он слегка покачнулся; будь он
человеком, Стефан решил бы, что он пьян.
— Стефан, умоляю, — проговорила Елена.
— Было бы невежливо уходить, когда мы даже не
представились как следует, — сказал белокурый. Не вынимая рук из кармана
плаща, он сделал пару шагов в их сторону. — Разве ты не хочешь узнать, кто
я такой?
Елена покачала головой. Это не был ответ «нет» — это был
жест отчаяния. Она уткнулась в плечо Стефана. Он положил руку ей на затылок,
словно чтобы защитить от этого безумца.
— Хочу, — ответил он, глядя на белокурого поверх
ее головы.
— Тогда не понимаю, почему ты с самого начала не
спросил меня самого, — сказал тот и поскреб щеку средним пальцем. —
Вместо этого стал выяснять у других. А ведь ответить на этот вопрос могу только
я сам. Мне много лет, Стефан.
— Сколько? — спросил Стефан, которого нисколько не
поразили эти слова.
— Очень, очень много… — В глазах белокурого
появилось мечтательное выражение. Он словно погружался в минувшее. — Я
разрывал прекрасные белые глотки еще в ту эпоху, когда твои предки строили
Колизей. Я убивал в армии Александра. Я воевал в Троянскую войну. Я стар,
Сальваторе. Я — один из Изначальных. В самых ранних своих воспоминаниях я иду с
бронзовым топором.
Стефан медленно кивнул.
Ему доводилось слышать о Древних. Слухи о них шепотом
передавались среди вампиров, но никому из тех, кого знал Стефан, не доводилось
их видеть. Все вампиры, которых он встречал раньше, были обращены другими
вампирами через обмен кровью. Но в давние времена были Изначальные, которых
никто не обращал. На них генеалогия вампиров заканчивалась. Никто не знал, как
они сами стали вампирами. Но об их Силе ходили легенды.
— Я помогал сокрушить Римскую империю, —
мечтательно продолжал белокурый. — Нас называли варварами — но они ничего
не понимали! Война, Сальваторе! Ничто не сравнится с ней. Тогдашняя Европа была
дивным местечком. Однажды я решил насладиться деревенской жизнью. Была, кстати,
одна странность — почему-то рядом со мной людям было неуютно. Они начинали
убегать от меня или махали крестами, — он укоризненно покачал
головой. — Но однажды какая-то женщина сама подошла ко мне и попросила о
помощи. Она была служанкой в доме барона, и ее маленькая госпожа была больна.
«Она при смерти», — сказала женщина и попросила меня что-нибудь сделать. И
тогда… — улыбка снова заиграла на его лице, расплываясь все шире и
шире, — я сделал. Она ведь была такой аппетитной.
