— Особенно если в этом все равно нет никакого смысла.
В наступившей тишине Бонни старалась отогнать от себя
суровую истину этих слов. В том жутком измерении за пределами обычного мира,
где они сейчас очутились, любая благородная ложь или попытка вселить надежду не
имели смысла. Годилась только правда. И Стефан говорил правду.
Он по-прежнему смотрел на брата, а тот смотрел на него,
пристально, яростно, с бешенством, как перед этим смотрел на Клауса. Как будто
это хоть чем-то могло помочь!
— Я не просто тяжело ранен. Меня уже нет, —
жестоко сказал Стефан, и его взгляд схлестнулся с взглядом Дамона. «Последняя и
величайшая борьба воль», — подумала Бонни.
— А ты должен увести отсюда Бонни и остальных.
— Мы тебя не бросим, — вмешалась Бонни. Она могла
так сказать, потому что это тоже было правдой.
— Вы должны! — Стефан не отводил взгляда от
брата. — Дамон, ты знаешь, что я прав. Клаус может вернуться в любую
секунду. Не рискуй своей жизнью. И не рискуй их жизнями.
— Мне наплевать на их жизни, — прошипел Дамон. «И
это тоже правда», — подумала Бонни, как ни странно, совсем не обидевшись.
Была только одна жизнь, которая интересовала Дамона, — его собственная.
— Тебе придется, — резко ответил Стефан. Он сжал
руку Дамона с такой яростью, словно боролся с ним и хотел таким способом
заставить сдаться. — У Елены было последнее желание. Так вот, теперь
слушай мое. У тебя есть Сила, Дамон. Я хочу, чтобы ты использовал ее, чтобы
помочь им.
— Стефан… — безнадежно прошептала Бонни.
— Обещай мне, — сказал Стефан Дамону, и его лицо
исказила гримаса боли.
Бессчетное количество секунд Дамон молча смотрел на него
сверху вниз. Потом он сказал:
— Обещаю.
Слово прозвучало стремительно и резко, как удар кинжалом. Он
отпустил руку Стефана, встал и повернулся к Бонни:
— Уходим.
— Мы не можем его оставить.
— Можем. — Теперь в лице Дамона не осталось ничего
молодого. Никакой незащищенности. — Ты и твои друзья-люди уходят отсюда
насовсем. Я — потом вернусь.
Бонни помотала головой. Она смутно понимала, что Дамон не
предает Стефана — просто ставит его идеалы выше, чем его жизнь, но все это было
для нее слишком мудрено и непостижимо. Она этого не понимала и не желала
понимать. Она знала только одно: нельзя оставлять Стефана здесь.
— И вы уйдете немедленно, — сказал Дамон, протянув
к ней руку, и в его голосе зазвенела сталь. Бонни уже приготовилась
сопротивляться, но тут произошло то, что сразу лишило смысла любые
препирательства. Раздался звук, похожий на щелчок гигантского хлыста, на миг
стало светло, как днем, и Бонни ослепла. Когда к ней вернулось зрение, она
увидела пламя. Огонь вырывался из только что появившейся дыры в основании
ствола и полз вверх по дереву.
Клаус вернулся. Вернулся с молниями.
Затем Бонни увидела и его самого. В этом застывшем мире
двигались лишь его фигура да пляшущие языки пламени. Как кровавым трофеем,
Клаус размахивал окровавленной палкой белого ясеня, которую вытащил из раны у
себя на спине.
«Как громоотвод», — мелькнула у Бонни безумная мысль, а
потом что-то обрушилось сверху.
С безоблачного неба огромными сине-белыми зигзагами блеснула
молния, осветившая все вокруг, словно полуденное солнце. Бонни видела, как
молния бьет в одно дерево, потом в другое, все ближе и ближе. Языки пламени
поднимались среди листьев, как голодные красные гоблины.
Два дерева справа и слева от Бонни взорвались с таким
громким звуком, что она не столько услышала сколько почувствовала взрывы — они
больно ударили по барабанным перепонкам. У Дамона глаза были чувствительнее —
он вскинул руку, чтобы прикрыть их.
Закричав: «Клаус!» — он прыгнул на белокурого вампира. Это
не было осторожное движение охотника, преследующего добычу, — это был удар
на поражение. Стремительный прыжок волка или тигра.
Молния настигла его в прыжке.
Бонни закричала и вскочила на ноги. Вокруг разлилось голубое
сияние раскаленного газа, воздух наполнился запахом гари, а Дамон лежал ничком
и не шевелился. Бонни видела, что от него, как от пораженных молнией деревьев,
поднимаются вверх тоненькие струйки дыма.
Онемев от ужаса, она смотрела на Клауса.
Клаус шагал через поляну, держа в руках окровавленную палку,
как клюшку для гольфа. Проходя мимо лежащего без сознания Дамона, он слегка
наклонился к нему и улыбнулся. Бонни снова захотела закричать, но у нее
перехватило дыхание. Похоже, в ее легких не осталось воздуха для крика.
— С тобой я разберусь потом, — бросил Клаус
бесчувственному Дамону и повернулся к Бонни.
— Ты, — сказал он. — Тобой я займусь прямо
сейчас.
Лишь мгновение спустя Бонни поняла, что он обращается не к
ней, а к Стефану. Небесно-голубые глаза Клауса смотрели прямо ему в лицо, потом
их взгляд остановился на его окровавленном теле.
— Сейчас я съем тебя, Сальваторе.
Бонни осталась одна. Она единственная могла держаться на
ногах. И ей было страшно.
Но она знала, что должна делать.
Ее колени дрогнули, и она опустилась на землю рядом со
Стефаном.
«Вот так все и закончится», — подумала она. Ты стоишь
на коленях рядом со своим рыцарем и встречаешь врага лицом к лицу.
Она посмотрела на Клауса и сделала движение, словно пыталась
защитить Стефана. Клаус как будто впервые заметил ее и нахмурился, будто
обнаружил в салате паука. На его лице плясали оранжево-красные отблески
пламени.
— Прочь с дороги.
— Нет.
«Это начало конца. Вот так, очень просто, одно-единственное
слово, и сейчас, этой летней ночью, ты умрешь. Летней ночью, когда светят месяц
и звезды и горят огни, похожие на те, что разжигали друиды, вызывая души умерших».
— Бонни, уходи, — преодолевая боль, сказал
Стефан. — Беги, пока еще есть возможность.
— Нет, — сказала Бонни. «Прости меня,
Елена, — думала она. — Я не смогла его сберечь. Это единственное, что
я могу сделать».
— Прочь с дороги, — сквозь зубы процедил Клаус.
— Нет. — Ей оставалось лишь тянуть время, чтобы
Стефан умер от ран, а не от зубов Клауса, впившихся в горло. Разница невелика,
но больше ничего она сделать не могла.
— Бонни… — прошептал Стефан.
— Ты хоть знаешь, кто я такой, девчонка? Я прогуливался
с дьяволом. Если ты уберешься с дороги, я, так и быть, подарю тебе быструю
смерть.
Бонни не смогла выговорить ни слова. Она лишь молча мотнула
головой.
Клаус вскинул голову и расхохотался. По его лицу пробежала
тоненькая струйка крови.
