«Но… но что-то в этом тоже было», — думал он, сидя на руле и меланхолично разглядывая берега. Дорога — хорошая штука. Дает время подумать, поразмыслить над какими-то важными вопросами, привести мысли в порядок. Вот сейчас, к примеру.
«Мне не хочется туда, — понял он. — Мне совершенно туда не хочется, и в то же время — хочется. Откуда этот парадокс, и что именно такое я чувствую? С этим местом что-то связано. Что-то неприятное. Очень неприятное. И в то же время — оно привлекательно для меня. Чем?»
— Рыжий, — тихонько позвал он. — Слушай, ты не открывал старые считки?
— Не-а, — отозвался тот. — Тебе тоже не по себе, что ли?
Ит кивнул.
— Надо, наверное, открыть и посмотреть, что было на этом месте, — предположил он. — Потому что по ощущению там что-то действительно важное.
— Не хочу, — поморщился Скрипач. — Во-первых, мы будем очень долго искать точку в архиве. Во-вторых, я не помню ни одной считки, которая шла бы меньше десяти часов. В-третьих, я сто процентов захочу запить то, что увижу, а мы с тобой решили не пить, если помнишь. И, в-четвертых, и у тебя, и у меня после этих «открытий» срывается крыша, а нам сейчас это совсем ни к чему.
— Согласен, — кивнул Ит. — Может, потом все-таки посмотрим?
— Потом — да. Но явно не сейчас. Ит, знаешь, — Скрипач пересел поближе, — я тебя помню, после того как ты, будучи тут один, наоткрывал эту дрянь. У тебя было лицо как у наркомана в ломке, и ты еле ноги таскал. Оно надо?
— Да нет, конечно. Открывал… ну да, открывал. Только я попадал по большей части на всякую ерунду, — признался Ит. — Ночевки в подвалах, вокзал, вагоны, ящики. Зима. По-моему, тут постоянно была зима, и мне все время было холодно, — он повернулся к рыжему, придерживая руль коленом. — Такой диссонанс. Тут лето, а я иду, и вижу сугробы на улицах, представляешь?
— Представляю. Ит, лодку веди, а? — попросил тот.
— Да веду я… Ну и вот. Вокруг лето, жара, а меня трясло почти постоянно, — Ит поежился. — А это место… Когда ребята сказали про Балаклавку, меня словно иголкой кольнуло.
— В смысле?
— Не знаю. Подумал — оно. Просто подумал, и все…
— Это вы о чем? — поинтересовалась Роберта.
— Да ассоциации всякие, с прошлой жизнью, — отозвался Ит. — Бертик, понимаешь, у меня эта Балаклавка не просто так… Я это чувствую. Но почему-то совершенно не хочу знать, что именно там было. Не по себе.
Берта задумалась. Неуверенно пожала плечами, нахмурилась.
— А сейчас это нам может что-то дать? — спросила она наконец.
— Не думаю, — с сомнением ответил Ит.
— А вот и может, — вдруг сказал Тринадцатый.
Оба Мотылька спали в просторной сумке на коленях у Джессики, которая тоже дремала, прислонившись плечом к плечу Ри. Тот пока что молча слушал разговор, не вмешиваясь, и было непонятно, о чем именно он думал в тот момент… и думал ли вообще. Ри отрешенно и рассеянно смотрел куда-то вдаль, и в беседу не вмешивался.
— Почему ты так считаешь? — с интересом спросила Берта.
— Принадлежность, — хмыкнул Тринадцатый. — У нас у всех тут принадлежность. К чему-то.
— То есть? — спросил Ри, продолжая смотреть в никуда.
— То есть смычки, — пояснил Тринадцатый. Из сумки высунулась тоненькая рука, пошарила в воздухе, ухватила Тринадцатого за шиворот, и потащила обратно. — Чего тебе надо?! Отвяжись, урод, не видишь, я занят!..
— Если ты чем и занят, то исключительно демагогией, — проворчал Брид. Тоже высунулся из сумки, залепил товарищу оплеуху, правда, не сильную, скорее в воспитательных целях, и сообщил: — Он, как всегда, торопится. Рано пока что говорить.
— Наговорили вы уже достаточно, — проворчал Ри, опуская глаза. — И при этом умудрились не сказать ничего. Итак?
— Итак, мы спим дальше, — решительно ответил Брид. — Поговорим на месте, дорогой начальник.
— Когда-нибудь я тебя выпорю, — пообещал Ри. — Ремнем. С пряжкой.
— За что?
— За издевательство. — Ри зевнул.
— И сама доброта посмотрела сейчас на меня большими синими глазами, — хихикнул Брид. — Ладно, ладно. Ну давай, говори, — милостиво разрешил он Тринадцатому.
— Говорю. Мы с Джесс и Рокори смотрели карту. И у нас получилось, что на этой карте есть места, которые звучат так же, как вы. Звучат, выглядят, ощущаются. Например, Ит выглядит, как часть той точки, которую мы едем сейчас смотреть. Что-то темно-красное, разбитое на несколько частей, и потом получился словно бы столб в небо и в землю, даже нет, не столб… Джесс как-то иначе сказала и увидела, но она спит, жалко… Ты, дорогой начальник, выглядишь, как снег в горах, как синяя, кобальтовая такая лавина, которая дошла до определенной точки и стала увеличиваться, но не до бесконечности… продолжать?
— Продолжай, — попросил Скрипач.
— А ты выглядишь, как что-то разноцветное, расходящееся во все стороны, не имеющее формы и границ, ты один и тебя одновременно много, очень много, и твое место совсем даже и не здесь…
— А где?
— Тунгуска, — хмыкнул Брид.
— Понял, спасибо. Еще что-то?
— О, да. Мы сами. Мы выглядим, как два серебряных прута, которые на самом деле один прут — нас вбивают в землю чем-то тяжелым, и земля рвется. Только земли очень мало. Земли мало, а вокруг много воды.
Ри молчал.
— Джессика выглядела, как пушистый световой шарик, из которого во все стороны бьют такие лучики… как стрелы. — Брид улыбнулся. — Но мы не успели посмотреть, где она на карте. Артем вошел, настройка слетела. Жалко. Потом еще посмотрим.
— Теперь по порядку, — попросил Ит. — Моя точка, по твоим словам, — это Балаклавский проспект?
— Ага. Точка Ри — это фирновое плато. Точка рыжего — Подкаменная Тунгуска. Наша точка — Змеиный остров. А точку Джессики мы не нашли.
— Вот даже как… Хорошо, давайте доберемся уже, в конце концов, и посмотрим на месте, — предложил Ри.
* * *
Аппаратуру по всем правилам расставить было невозможно, поэтому выбрали несколько узловых точек, и сняли с них по очереди показатели. Потом перебрались в лес, в тенечек, сели на маленькой полянке, и под бутерброды с газировкой стали делать анализ. Вернее, его делали Берта и Ри, а остальные, перекусив, разбрелись кто куда.
Джессика решила посмотреть на лошадей — совсем неподалеку располагался ипподром, на котором, судя по неразборчивому громкоговорителю, сейчас шли какие-то соревнования, Брид и Тринадцатый, конечно, увязались с ней; Артем и Тимур ушли в город, поискать магазин и купить еще сока или газировки, на дорожку, а Ит и Скрипач отправились к проспекту — потому что Ита тянуло туда, и то, что он при этом чувствовал, ему нравилось все меньше и меньше. Он хотел разобраться в ощущениях, но почему-то вместо понимания испытывал все большую растерянность, да еще и спина ко всему прочему стала болеть. Боль пришла сначала неожиданно, когда он с одним из датчиков переходил дорогу, чтобы отснять один из сегментов, определенных Бертой, и была в первый момент настолько сильной, что он чуть не уронил прибор. Потом она вроде бы стихла, но не до конца — вспыхивала временами, словно спину жгло огнем.
