— Софья Дмитриевна, вы успели изучить путеводитель?
— Нет. То есть да. Там в номере, на столе, целая куча
рекламных проспектов, в том числе есть кое-что про остров Зюльт.
— И из всех островных отелей вас привлёк именно «Кроун»?
— Не знаю. Просто запомнилось название. А почему вы так
удивились?
— Потому что мы сняли для вас номер именно в этом отеле.
Слушайте, у вас потрясающая интуиция.
— Спасибо, Иван Анатольевич. Вы первый это заметили, и
думаю, что ошиблись. Интуиция у меня не развита вовсе. Скажите, я прямо сегодня
приступлю к работе? Лаборатория там уже есть?
— Сегодня и завтра вы будете отдыхать, гулять по острову,
дышать морским воздухом. Обязательно пройдётесь по магазинам. Мне почему-то
кажется, что для северной зимы вы одеты недостаточно тепло. А простужаться вам
нельзя, работы будет много.
Они вышли из зала. Зубов предложил спуститься в бар,
выкурить по сигарете.
— Да. И кофе ещё чашку я бы выпила. Мне мало, — сказала
Соня.
В баре у Зубова зазвонил мобильный. Он извинился, ушёл с
телефоном в дальний угол. Соня издали наблюдала за ним. Лицо его было хмурым,
напряжённым. Говорил он довольно долго. На стойке остывал его кофе.
— Лаборатория уже есть? — повторила Соня, когда он вернулся.
— Вы всё-таки трудоголик и фанатик, — сказал он с обычной
своей улыбкой, — конечно, для моего руководства это очень хорошо, просто
отлично. Но неужели вы хотите прямо сегодня начать работать? Неужели так
соскучились по своей биологии?
— Соскучилась, да. Но главное, мне интересно посмотреть.
Если моё рабочее место такое же чистенькое, комфортное, человеколюбивое, как
все здесь, то я буду просто рыдать от счастья.
— Хорошо. Лабораторию я вам покажу. Уверяю вас, она именно
такая — чистая, удобная, отлично оборудованная. Только рыдать, пожалуйста, не
надо.
— Я постараюсь. Я заранее подготовлюсь и сумею сдержать свои
бурные эмоции.
Вернувшись в номер, Соня включила компьютер, нашла новое
послание от Нолика.
«Софи, почему молчишь? Как ты там? Скучаю ужасно. За ночь
ещё кое-что нарыл.
Данилов Михаил Павлович, о котором я уже писал, был одним из
тех, кто передавал англичанам информацию о тайном договоре между нашими и
немцами по разделу Европы. В тридцать девятом ему было всего двадцать два года.
Он служил в СС, имел чин лейтенанта. Сейчас у меня есть только одна его
фотография, с книги. Качество довольно паршивое, к тому же снимали его лет
десять назад, то есть он там уже старый. Но знаешь, что я заметил? Худое лицо и
большие, слегка оттопыренные уши. Как у твоего папы.
Софи, ты, пожалуйста, не нервничай и не злись на меня. Я
пока никаких выводов не делаю, всего лишь излагаю факты. Знать что-либо о
секретном договоре мог только человек, который входил в состав делегации
Риббентропа, т.е. был в Москве, как раз тогда, в тридцать девятом.
Очень советую тебе, Софи, съездить на Зюльт, разыскать М.П.
Данилова. Нет, не просто советую, настаиваю. Учти, это совсем несложно. Остров
от твоего Гамбурга совсем недалеко, он маленький. Захочешь — найдёшь. Мне
почему-то кажется, вам с ним будет о чём поговорить.
Обнимаю тебя, целую, так же горячо и неприлично, как в
аэропорту. И ты, Репчатая, ничего с этим поделать не можешь!
Твой Zero».
Глава восемнадцатая
Москва, 2006
Хмурый, нервный, с отёчным лицом и головной болью после
выпитого ночью коньяка, Пётр Борисович Кольт уселся на заднее сиденье
громадного бронированного джипа, самого унылого и нелюбимого из всех своих
автомобилей. Он называл его катафалком.
Шофёр тихо поздоровался, но ответа не получил, выехал из
гаража, свернул на трассу, прибавил скорость. Минут через двадцать машина
встала в пробке. Кольт, вроде бы задремавший на заднем сиденье, вдруг хрипло
спросил:
— Куда ты направляешься?
— В офис, Пётр Борисович.
— Разве я сказал — в офис?
— Но как же? — удивился шофёр. — Куда же ещё? Вы вчера
вечером предупредили, что в одиннадцать совещание, сейчас десять пятнадцать.
Кольт опять выругался, что-то проворчал, позвонил одному из
своих заместителей и распорядился, чтобы совещание проводили без него.
— Поворачивай к центру, — велел он шофёру, когда пробка
рассосалась, — едем на Брестскую.
Старика Агапкина он застал у письменного стола, перед
включённым ноутбуком.
— Доступа в Интернет нет. Я все отключил, — тихо сообщил
Бутон.
Рядом с компьютером лежало несколько старых потрёпанных
общих тетрадей.
— Сделай ему ромашковый чай, мне кофе, — приказал Кольт
Бутону, подвинул стул и уселся рядом со стариком.
— Я уже завтракал, — сердито проворчал Агапкин, — чаю не
хочу. Она долетела?
— Да, — Кольт взглянул на часы, — кажется, именно сейчас они
должны садиться в поезд, ехать в Зюльт. — Ты что, всё-таки решил заняться
мемуарами? — Он хотел взять одну из тетрадей, но старик хлопнул его по руке.
— Не трожь!
Хлопок получился увесистый, даже болезненный, и Кольт
невольно порадовался. У старика сильные руки и отличная реакция.
— Хорошо, не буду, — смиренно кивнул он, — хотя бы объясни,
что это?
— Этому нет цены. Меня за это резали, травили и
расстреливали.
— Кто?
— Резали степные бандиты, ночью в палатке, но я оказался
ловчее, перехватил нож и разбудил товарищей. Травил Ежов, расстреливал Берия.
Яд я обнаружил сам, а от расстрела меня спас Бокия Глеб Иванович, это было уже
после войны, в сорок шестом.
— Погоди, но ведь ты говорил, Бокию самого в тридцать
седьмом расстреляли. Как он мог тебя спасти после войны?
— А очень просто. Я блюдечко повертел, вызвал дух Глеба
Ивановича. Он полетал, пошептал кому следует и спас меня, раба Божьего, от
неминуемой гибели. Тёмный ты человек, Пётр. И чему тебя только учили на твоём
философском факультете?
— Научному атеизму, диалектическому материализму учили.
Никакой загробной жизни не существует.
— Бога отменяют те, кто претендует на Его место. Атеизм
всегда приводит к диктатуре одного наглого параноика над миллионами робких
профанов, — проворчал старик.
