– За… один момент, где же… а, вот – господин коллежский советник Вятов, Филипп Арнольдович. Вы желаете требовать удовлетворения от этого господина?
«Что за слова такие! Так и вижу, как прихожу в кабинет этого Вятова и требую меня удовлетворить… разными способами. Пошляк вы, Олег Дмитриевич, ой пошляк. Правда, сами о том и не догадываетесь!»
– Собственно я предупреждал этих господ, но раз они не вняли…
Отпустив подчиненного, правда, не сразу, а немного побеседовав с ним на оружейную тему (вернее, о том, ну когда же будет долгожданная поставка пистолетов и патронов, да побольше, побольше!), полковник вздохнул и принялся знакомиться с содержимым невзрачной папки. И чем дальше он читал, тем больше улыбался. Уже выходя из своего кабинета, начальник штаба коротко сказал, как плюнул:
– Чинуши!
А князь по возвращении сразу же уселся сочинять большое послание господину Луневу. Изложив свое видение проблемы, Александр поручал стряпчему подыскать хорошего… нет, очень хорошего юриста нужной специализации. Отыскав, немедленно приниматься за дело – вчинить господам Вятову и Хлудову хороший такой иск о клевете, подрыве деловой репутации, попрании чести.
«Сами пусть решают, но чем больше, тем лучше. И как только будет положительное, для меня, естественно, решение суда, пускай даже по одному из обвинений, появится законная возможность послать своих секундантов. Проще один раз подстрелить зарвавшегося чинушу и устроить широкую огласку причин дуэли, чем ждать следующей проверки. Все ж таки Николай Первый явно не любил своих чиновников, раз разрешил, пусть и с многочисленными оговорками, вызывать их. Жалко, что в моей первой жизни такого не было».
На новогоднем балу Сергей Юрьевич Блинский не ходил – порхал мотыльком и сиял при этом, как маленький прожектор. Командование сдержало слово и лишило его наконец-то приставки «штаб», сделав простым ротмистром. На этом хорошие новости для Александра заканчивались и начинались плохие: уже ротмистра Блинского вскорости переводили в распоряжение штаба, а взамен и тоже переводом должен был прибыть следующий командир Олькушского отряда – тоже ротмистр по фамилии Розуваев. То, что удалось узнать про нового «хозяина» заставы, оптимизма не внушало: ротмистр в пятьдесят четыре года, иные уже и генеральские погоны примеряют в таком-то почтенном для военного возрасте. Ну, пусть не генеральские – но как минимум чин подполковника-то уже должен быть! Вдобавок, по слухам, Розуваев сильно уважал шагистику и прочую уставщину, причем достиг в любимом деле немалых высот, если уж и другие офицеры признавали, что тот бывает чрезмерно строг к нижним чинам. Это при том, что небольшое рукоприкладство по отношению к солдатам и за грех-то не считалось – так, обычная воспитательная мера воздействия на нерадивых к службе.
– Саша, ты опять меня не слушаешь!
Баронесса периодически пыталась доказать свое утверждение, но увы! Ей так и не удалось это сделать – поручик цитировал одну-две последние фразы, и все возвращалось на круги своя: Софья щебетала, пересказывая последние слухи и сплетни, а ее спутник обдумывал все, что удалось узнать в коротких беседах с сослуживцами, периодически приветствуя проходящих мимо дам и их кавалеров.
«Шагистику любим… Да, с уходом Блинского прежняя вольная жизнь бесповоротно закончится. Знать бы еще, в чем это конкретно будет выражаться? Надо будет немного подсуетиться. Зайти к писарю Войцеху и заполнить десяток «бумаг». Слить очередную партию купчиков и приказчиков – пускай крепнет связка пограничников и жандармов. Да и на границе чуток потише станет. Ненадолго, к сожалению. Что еще? Собрать инфу по проявившимся чиновникам. Пора создавать свою СБ. Может, проконсультироваться с подполковником Васильевым по поводу жандармов-отставников? Хотя нет, бывшие жандармы встречаются только на кладбище. Лучше отставники из полиции. А в свете возможной дуэли, пожалуй что, надо изменить кое-что в тренировках с Гришей. А еще я давно хотел попробовать что-то вроде гранат соорудить, ежели только время будет. Не сам, а с помощью Васисуалия. Ну что за имена, а? До сих пор привыкнуть не могу».
Выплыв в очередной раз из раздумий, Александр услышал конец очередной сплетни:
– Так от этой истории с господином Музиным едва колики и мигрень не приключились, от смеху…
– Какой истории, душа моя?
– Ну как же! Все общество с неделю об этом только и говорило. Ты просто невозможен! Не далее как вчера я тебе все самым подробным образом поведала! Хотя… ну ладно, слушай.
Рассказ (скорее даже, небольшая повесть) о том, как две ченстоховские барышни, люто боровшиеся друг с другом за звание самой-самой продвинутой модницы и кокетки, умудрились пошить себе в глубокой тайне (причем у разных портных) практически одинаковые платья, после чего встретились на очередном приеме у мадам Кики, сопровождался всеми положенными атрибутами: большими глазами в нужных местах, придыханием и многозначительными улыбками. Правда, в исполнении Сони это выглядело не смешно, а скорее трагично – так красочно и эмоционально она описала мучения бедных женщин, вынужденных демонстративно «не замечать» друг друга и терпеть перешептывания и смешки светского общества. Колики же одолели вполне себе почтенного господина Музина совсем по другой причине: он лично наблюдал, как одна из модниц – хрупкая, милая, слабая и беззащитная женщина – кругами гоняла своего портного, едва не убив его своим хоть и нежным, но слегка… визгливым голосом. К концу подзатянувшегося повествования Александр, пользуясь тем, что они стояли в небольшом закутке-нише, стал тихонько поглаживать баронессу по спинке и немного ниже, любуясь тем, как она мило пунцовеет, но даже не думает при этом отодвигаться или еще как-то останавливать его. Когда их отношения только начинались, он очень боялся проколоться в таком интимном деле, как ласки. То, что было привычным для него, Соня могла посчитать за верх неприличия – но… Как показало время, все его опасения были беспочвенны. Главное – соблюдать приличия, то есть не целоваться у всех на виду, ходить не в обнимку, а под ручку и так далее. Наедине же баронесса была на удивление раскованной особой. Или это Александру просто повезло?
– Софья Михайловна, позвольте пригласить вас на первый круг?
– Мрр… с удовольствием…
В середине января нового, 1890 года обычная для Келецкой губернии мягкая зима неожиданно сменилась сильным ветром, арктической стужей и легким снегопадом. Несмотря на неофициальное разрешение солдатам Олькушской заставы «подогреваться» по возвращении из дозоров трофейным спиртом, в первые же дни добрая треть отряда получила обморожения или сильную простуду, после чего второй взвод получил указание нести дозорную службу, не выходя из казарм. Как только поручик Агренев уговорил Блинского (к тому времени кашляла большая часть первого и третьего взвода) и вместе с ним съездил к подполковнику Рослякову, с суточным опозданием это же приказали и остальным, включая все заставы четвертого отдела Ченстоховской бригады. Александр же, пользуясь внезапно образовавшимся свободным временем, решил освежить в памяти имеющиеся у него рукописи, заодно и поискать что-нибудь новенькое в свете его конфликта с чиновниками. Мемуары простого посланника Юлиуша позволили набрать десяток имен, но улов был невелик – в основном чиновничья мелочь, вроде коллежских регистраторов и старших писарей. А вот у Ягоцкого он нашел интересную запись: его хитроумный батюшка частенько пользовался услугами некоего стряпчего в Варшаве, причем, что интересно, покойный Стефан раза три упомянул про то, что этот самый господин Губерман знает все про всех (в смысле кому и сколько надо сунуть, чтобы устроить свое дело или уморить чужое). Можно сказать, готовая справочная по чиновникам-взяточникам. Пан Юлиуш реабилитировался в другом – точно указал несколько мест, где любил отдыхать некто Болеслав. Само по себе это преступлением не являлось, но если учесть, что этот господин мотался в Австро-Венгрию, как на работу, и водил дружбу с варшавскими ювелирами…
