Услышав о том, что для быстрейшего решения вопроса очень желательно присутствие Герта в Питере, сидящий за столом хозяина компании мужчина все так же равнодушно кивнул, посоветовав лишь взять с собой Спиридона. Сбитый с толку Иммануил Викторович только и смог, что поинтересоваться – а что, он может и отказаться от персонального сторожа?
– Уже можете. Но лучше бы вам привыкнуть к такому сопровождению – оно для вашей пользы и безопасности.
– Уже?
Инженер вспомнил кое-какие слухи про охрану и персонально господина Долгина и то, что кто-то недавно избил управляющего «Илис-Блитц». После чего понятливо кивнул. Немного подумал и все же решил не отказываться от общества плечистого Спиридона, одним только внушительным видом обеспечивающего душевный покой своему подопечному. Обрадовав столичного гостя положительным решением всех его вопросов (и вкусным обедом тоже) и кое-как уговорив недовольную супругу немного повременить с отъездом на заграничные юга, в тот же день Герт отбыл в Санкт-Петербург, где и провел в очень плодотворной беготне и многочисленных визитах целых три дня, между делом переманив себе под крыло еще с дюжину лекальщиков и просто очень хороших слесарей. Одного там, другого сям, третьего вообще по рекомендации первых двух нашел и уговорил – а в результате как-то незаметно и набралась приличная толпа. И главное, что никто вроде и не в обиде – «щипал» он достаточно крупные заводы, и потеря одного-двух специалистов была для них не очень болезненной. Растратив все деньги, что сумел прихватить с собой, на авансы и подъемные и насобирав целую уйму заказов для родимого производства, Иммануил Викторович с триумфом вернулся в Сестрорецк. Где незамедлительно был обласкан начальством и даже получил небольшую премию за своевременную инициативу. А вот жена устроила ему головомойку вкупе с небольшой истерикой – мало того что ей не терпелось начать отдых, так еще и в день его отъезда в том самом тупичке, где его некогда побили, обнаружили троих мертвых мужчин. Понятное дело, о чем, вернее, о ком она подумала в первую очередь!
Больше всего супругу обижал один-единственный факт: после того как ее муженек узнал про тройное убийство, ему вдруг как-то резко стало не до переживаний своей драгоценной половинки. Поначалу он все выспрашивал, как их убили, и выпытывал у нее всякие несущественные подробности. Узнав же, что двоих из них просто забили насмерть, а третьего жутко изрезали ножом, – вообще замолчал. Так и уехал в растерянно-задумчивом состоянии, не в силах для себя решить – правильно ли будет злорадствовать и по этому поводу? Ведь как добрый христианин он должен был бы понять и простить своих обидчиков. Даже если они очень сильно пинали его ногами и за малым не убили. Или все же нет?
Когда Александр уезжал из Санкт-Петербурга, погода там замерла в шатком равновесии между мелким грибным дождичком и ясным солнечным небом. Но стоило выехать за пределы города Петра, все тут же переменилась – от легкого ненастья к полноценному затяжному ливню, и, как оказалось, тот же ливень гостил и в Сестрорецке, причем дополненный резким и очень своенравным ветром. Выйдя из сухого и теплого вагона на мокрый перрон, он тут же угодил в обширную лужу, а его одежда стала стремительно набирать в себя влагу – причем со всех сторон одновременно, ибо ветер бросал упругие нитки дождя так, как только ему заблагорассудится, начисто игнорируя хлипкую защиту зонта. Кожаное сиденье в пролетке тоже было не совсем сухим, поэтому к своему коттеджу фабрикант подъехал озябшим и в непонятном даже самому себе настроении. Все, что он планировал сделать и обсудить, было успешно выполнено, и можно было бы и радоваться, но серое небо и непрекращающийся поток (практически потоп) воды нагоняли странную тоску и сильное желание сесть перед камином и ничего не делать. Вернее – бездумно любоваться извечным танцем языков пламени и багровым переливом угольков.
– С возвращением, Александр Яковлевич!
– Благодарствую на добром слове, Глафира Несторовна.
Оценив хмурое выражение лица своего работодателя и падающие с его шляпы и одежды капельки воды, домоправительница погнала горничных готовить для хозяина сауну (правда, сама она ее обзывала на привычный лад). Подождав, пока тот переоденется в сухое, она неслышно подкатила к расположившемуся у камина фабриканту небольшой сервировочный столик и низким грудным голосом доложилась:
– Александр Яковлевич, баня скоро будет готова, а пока вот, извольте горяченького.
Согревающее было представлено графинчиком холодной водки с долькой лимончика и горкой зернистой черной икры на вазочке – в качестве закуски, бокалом подогретого и очень ароматного вина с медом и пряностями и большой кружкой чая, исходящей невесомым паром, – как говорится, в ассортименте. Проигнорировав первое и последнее, фабрикант с удовольствием принялся за вино, не забыв поблагодарить за проявленную заботу. А через полчаса он уже с наслаждением вдыхал горячий запах липы, попутно растекаясь по лавке рядом с небольшой каменкой и старательно покрываясь положенной в таких случаях испариной. Сухой и ароматный жар накатывал волнами тепла и вымывал из тела накопившуюся усталость и холод, вот только легкий зуд под повязкой не давал полностью впасть в нирвану. А еще воспоминания…
На полшага назад, почти незаметный поворот корпусом, и небольшая, но смертельно опасная полоска стали в очередной раз пролетает мимо. Еще одно скользящее движение, небрежно-легкий с виду взмах руки – и золингеновский клинок с потрясающей легкостью распахал Семинаристу правое запястье, на последних миллиметрах движения дотянувшись еще и до кости. Ни вскрика, ни стона, только тихое звяканье упавшего ножа и короткий полувсхлип-полурык от очередной боли. Пальцы целой руки скребнули по камню пола, подбирая с него обещанную возможность на… В то, что он уйдет отсюда живым, Сема Семинарист не верил с самого начала, но до последнего надеялся прихватить за собой на тот свет этого гладко выбритого и аккуратно причесанного хлыща из господ.
– Ну? Отдохнул? Вот и славно.
Чистый, словно и не он только что располосовал своей «кукле» всю грудь, предплечья и половину лба, аристократ коротко шевельнул кистью, меняя хват на более удобный, и приглашающе повел рукой, не прекращая при этом приветливо улыбаться. В качестве ответа его противник харкнул ему в лицо и в очередной раз попытался насадить на нож – уже без оглядки на собственную защиту и новые рывки боли, лишь бы достать, дотянуться и стереть наконец с ненавистного лица эту улыбочку!!! Взмах, другой, третий… И странное онемение в груди, отдающее в правую руку. Противник застыл на месте и уже не уклоняется, спокойно перехватив руку с ножом и позволяя остальному телу медленно оседать себе под ноги. Последняя вспышка сил, последний рывок – и усмешка, навеки застывшая на губах Семинариста, стала свидетельством того, что он все же дотянулся!
Разомлевший на жесткой лавочке мужчина открыл глаза и несколько мгновений непонимающе таращился на промокшую насквозь простыню. Потряс головой и окончательно пришел в себя, тут же услышав непонятное шуршание и легкие шаги за дверью.
– Александр Яковлевич?
В дверку легонько поскреблись, но князь и так уже понял – в сауне он подзадержался. Жар уже был не тот, да и на виски давило порядочно – вдобавок кожа горела, как на пожаре. Не обращая внимания на доброжелательницу в юбке, он без особого изящества плюхнулся в небольшой бассейн и довольно зафыркал, только после этого обратив внимание на нездоровый багровый румянец, заливший щечки, ушки и даже шею горничной Дарьи. Провожая взглядом ее быстрое отступление (практически паническое бегство) за пределы комнаты отдыха, Александр как-то отстраненно вспомнил, что, когда хромал мимо нее, был слегка не одет. Даже повязка – и то не тянула на гордое звание набедренной, так как прикрывала только правую ногу – причем очень малую ее часть.
