— Она это, страху натерпелась какого-то, — Гриша сосредоточенно смотрит на сумку, — в голове у ней стучит таким звуком, ну как об металл, и еще скрежещет так — джии-и-и — жуть… — его лицо передергивает, — а мыслей ваще никаких. А ну, мамаш, дай-ка… — Гриша немного расстегивает сумку, курица высовывает голову, — не, не ослепла… Так чё с ней было?
— Так это, она под котел попала, ну так то еще в мае… она за сараями гуляла, а там у меня старье всякое, так котел как-то сковырнулся да и накрыл ее, а я гляжу — нет и нет, ну думаю — утащили, а потом стала в сарае прибирать, котел подняла — ба-атюшки! Там сидит, нахохлилась вся… но потом ничего, отошла вроде, покушала.
— Понятно… — Гриша присаживается на скамейку, кладет ладони на голову курицы, закрывает глаза.
— Полечи ее сынок, ой, полечи… — бормочет старушка, горестно качая головой-одуванчиком.
— Всё, не боись, мамаша, улучшилась твоя курица.
— Вот, возьми, милок… — она сует деньги Гришке в карман, тот отдает их подоспевшей Потаповне.
— Там корова на очереди, — сообщает хозяйка, — может, выйдете за калитку, а, Григорий Васильевич? Куда ее во двор, а?
Гришка закуривает и направляется к калитке. Вот и славно, Марья Ивановна оставила наблюдательный пост, сейчас он сам выйдет. У калитки небольшая заварушка — хозяйка перепутала, первая на очереди была коза, но Гриша уже направился к Людкиной корове. Тетка визгливо отстаивает свои права, хотя Люда с ней не спорит, фу, скандалистка какая…
— Ты чё, теть, она ж старая совсем, — недоумевает Гриша, — у ней всё путем, ничё не болит, просто к смерти готовится.
Завидев «доктора», народ стал подтягиваться поближе, всем охота посмотреть. А где Иван? Машина стоит — ага, он сидит рядом на бревне, читает. Но что это с Гришкой? Он вдруг устремился куда-то сквозь народ… о боже, прямиком к их машине! — и бухнулся на колени прямо перед Иваном. И начал мелко креститься, что за ерунда… а теперь еще выкрикивает что-то бессвязное, и снова крестится и бьет поклоны, тычется в землю макушкой, а народ уже хохочет до одури. Ай-яй-яй, ведь Иван его оживил, неужели он запомнил? Выглядит так, будто Гришка серьезно повредился умом. Эх, не стоило сюда приезжать, никогда не доводит до добра любопытство, устроили бесплатный цирк… Иван положил руку Гришке на голову, и тот сразу затих, вроде успокоился. Встает, отряхивает брюки как ни в чем не бывало, возвращается… Ой, Иван! Он вдруг засиял, заискрился зеленым! Прямо как новогодний фейерверк, протянул вперед руки, и два искрящихся потока летят прямо сюда, ой… голова закружилась, что тут происходит, господи………………… Фу, скандалистка какая! Сказал же ей Гришка, что коза старая, будто сама не понимает. А Гришка подошел к Людкиной Рыжухе. Корова что-то занервничала, фыркает и мотает головой, пятится от него, не нравится ей осмотр. Хотя он к ней и не притрагивается, смотрит и только. Может, ей дым не по вкусу? Пить бросил, а курить нет — одну от другой прикуривает. А где же Иван? Неудобно, сказала, что на пару минут, а уже с полчаса прошло, наверное… Ай! Рыжуха метнулась вбок, потом в другую сторону, Люда выронила веревку, что за беда с этой коровой! А теперь развернулась и несется к забору, ай как боднула, прямо зашатался! Она тут всё разнесет, надо Людке уводить ее поскорее…
Вот черт! Корова идет прямо на нее, глаза налиты кровью, скорее в сторону! Уф… Рыжуха прошла мимо, уткнулась рогами в ствол дерева и застыла на месте. Гришка подходит к корове, склонился, как будто что-то шепчет ей на ухо, ну дела… сейчас лягнет — и поминай как звали. Рыжуха, смотри-ка, ложится на землю. А он приник лбом к ее лбу, ну дает Григорий… Рыжуха совсем затихла.
— Короче, она в истерике. Я толком не пойму, что ей надо. Говорит, что всё будет делать как раньше — и молоко, и всё такое…
— Как это — говорит? — удивляется Люда.
— Ну думает, те какая разница? Короче, дело такое — ее лилипут не устраивает, боится она его, короче, понимаешь?
— Ничего не понимаю, лилипут при чем?
— А я откуда знаю?! Сказала, что если этого маленького с клювом больше не будет, она тоже, это… жрать нормально будет, молоко давать, всё такое. Несет полную чушь, вроде этот лилипут залез к ней в брюхо, сидел там и мучал ее. Я почем знаю? Чё слышу, то и это… а так она здорова, ни глистов у ей, ничего такого.
У Ивана действительно кепка с длинным козырьком, клюв, надо же… но что всё это значит? Люда в полной растерянности, у нее дрожит подбородок, она вопросительно смотрит то на Гришку, то на Марью Ивановну.
— Маш, а вдруг он ее напугал случайно? Он же за молоком к тебе ходит, мало ли… Я просто не знаю, что и думать.
Марья Ивановна задумалась — вполне возможно, что Иван как-то повлиял на поведение коровы: такая сильная энергия, оживляющая мертвецов, могла повлиять, это точно. Взглянул разок-другой, и скотине оказалось достаточно, но как быть? Не докладывать же Людке всю правду…
— Гриш, а можешь сказать Рыжухе, что Иван Денисович больше не будет приходить, никогда она его больше не увидит. Люда, я думаю, что это какое-то недоразумение, но если Иван Денисович так волнует твою корову, я скажу ему, чтоб больше не приходил. Такие казусы случаются, у меня в детстве была кошка Мурка, но, когда родилась сестренка, она так ее возненавидела, чуть глаза не выцарапала. И кошку пришлось отдать подруге…
Подходя к машине, Марья Ивановна услышала за спиной фразу, сказанную вполголоса, но наверняка с расчетом быть услышанной: «А Лилипутиха-то стыд совсем потеряла». Плевать. Но почему Иван такой мрачный? Он ведь не слышал Гришкиных откровений, сидел в машине. Или слышал? Может, они за километр слышат или сразу к мозгу подключаются, что-то такое Иван рассказывал…
— Маша, можно я так буду к вам обращаться? Устал уже от этой официальности.
— Ну конечно, Иван, даже нужно, я же к вам без отчества теперь обращаюсь.
— Я должен вам признаться, Маша. Я вынужден был применить один прием, вы тоже попали под его воздействие. Не волнуйтесь, это неопасно, просто я решил быть с вами предельно откровенным. То, что я рассказываю, пока не укладывается в вашем сознании — это не страшно, со временем всё встанет на свои места. Но я не хочу манипулировать вами, другими людьми иногда приходится…
— Да что произошло? Уж не томите, рассказывайте.
— Григорий почувствовал мое присутствие — вернее, не мое лично, его притянули родственные импульсы, так называемые lyu-вибрации, которые питают физическое тело атов. А ваш Гриша теперь в каком-то смысле ат, его существование поддерживают именно lyu-вибрации, потому что человеческие исчезли в момент смерти. Впрочем, личность его осталась прежней, человек он добрый, совестливый, поэтому и способности употребил на доброе дело. Ну вот, это была теоретическая база, это понятно?
— М-м-м, вроде бы понятно… нет, не очень. Вы сказали, что его душа исчезла в момент смерти, и вы заменили ее на эти леу-вибрации, но…
— Душа — это импульсная структура другого рода, более автономная и устойчивая, мы называем ее «дигуа гумиу», то есть «отдельно идущая в потоке». А что такое lyu-вибрации? Они привязывают душу к физическому телу, пришивают ее, что ли… Причем у людей свои нитки, у атов — свои, это волны разной природы. Так вот, у Григория душа пришита нечеловеческими нитками, так яснее?
