Кольт молча пожал плечами и помотал головой.
– Может быть, фармацевт Брюзгалинд?
– О, Боже, нет, – слабо простонал Кольт.
Когда Ольга Евгеньевна ушла, он набрал номер хорошего своего
знакомого, медиамагната. Ему принадлежал журнал, в котором должна была выйти
злосчастная статья.
Мобильный не отвечал. Петр Борисович набрал служебный номер
и услышал вежливое сожаление секретарши. Магната нет на месте, она непременно
передаст, что Петр Борисович просил перезвонить как можно скорее.
К обеду у Петра Борисовича разболелась голова. Все звуки
стали сливаться в один омерзительный писк, тот самый, что пронзил ему ухо из
трубки, когда он набрал номер Зубова. Тонкое титановое сверло все еще
оставалось у него в мозгу.
Петр Борисович решил, что надо отвлечься, немного отдохнуть,
и отправился обедать в закрытый клуб. Место это было неизвестно даже вездесущей
Наташе. В старинном особняке на Большой Никитской имели возможность
расслабиться, побыть в одиночестве или провести конфиденциальную встречу самые
важные государственные люди. Сюда не мог проникнуть никто из посторонних. Не
было никакой вывески. Чтобы попасть внутрь, не требовалось ни удостоверений, ни
денег. Гостей здесь знали в лицо. Каждый имел клубную карточку, на которую
иногда переводил некоторую сумму. Это позволяло приехать в чудесный особняк в
любое время суток, не только пообедать или поужинать, но, если нужно,
попариться в баньке, сделать массаж, получить услуги косметолога, парикмахера,
быстро привести себя в порядок перед каким-нибудь ответственным мероприятием.
Государственные люди крайне редко могут полноценно
отдохнуть, даже у себя дома, в кругу семьи, даже во время короткого законного
отпуска. В особняк на Большой Никитской, как правило, заезжали в одиночестве.
Особенностью этого места была мягкая, ласковая, целебная тишина, иногда
наполненная звуками живого фортепиано. Из-за толщины старинных стен, из-за
особенного устройства здания здесь не ловилась телефонная сеть, и это было
дополнительным благом для государственных людей. Обслуга двигалась бесшумно,
угадывала желания гостей почти без слов.
Оказавшись в небольшом обеденном зале, Петр Борисович
почувствовал, что головная боль немного отпустила, сверло исчезло. Гостей почти
не было, только в углу, в уютной нише, виднелся одинокий мужской силуэт за
накрытым столом. В клубе не принято было подсаживаться друг к другу. Даже
давние, хорошие знакомые, встречаясь здесь, обменивались сдержанными
молчаливыми приветствиями.
Мужчина в нише был весьма влиятельным чиновником, советником
президента, он сидел к Петру Борисовичу боком и, конечно, почувствовал взгляд.
Сверкнули стекла очков. Кольт улыбнулся, помахал рукой, и вдруг проклятое
невидимое сверло с новой, чудовищной силой впилось в мозг.
Советник президента не ответил на приветствие, отвернулся,
сделал вид, что не узнал Кольта, и даже слегка подвинул свой стул, так, чтобы
уйти из поля зрения Петра Борисовича.
«Этого не может быть! – повторял про себя Кольт. – Здесь
полумрак, у него близорукость. Нет, ерунда, мало ли что болтают по радио и
печатают в газетенках! Болтают и печатают про всех, нет ни одного более или
менее известного, состоятельного человека, которого никогда не пытались
замазать грязью. Надо встать, подойти, поздороваться. Он обязательно ответит».
Однако вставать и подходить к чужому столику было неловко,
это нарушало традиции клуба. И Кольт сидел, без всякого аппетита поедал
нежнейшую гусиную печень с брусничным соусом и косился в сторону ниши. Официант
принес чайник с фирменным травяным чаем. Петр Борисович отвлекся всего на
минуту, а когда опять взглянул в угол, понял по расположению теней, что там за
столом никого уже нет. За нишей имелся дополнительный проход в холл. Советник
президента исчез.
«Ерунда, – в десятый раз повторил про себя Петр Борисович,
усаживаясь после легкого клубного обеда в автомобиль, – глупая, нелепая
случайность. Тусклый свет, близорукость».
Он вернулся в свою контору. Остаток дня прошел в липком
тумане, в кошмарном полусне. Петр Борисович выслушивал доклады, звуки сливались
все в тот же омерзительный писк. Не глядя подписывал какие-то бумаги. Строчки
растекались перед глазами. Несколько раз набирал номер медиамагната. Мобильный
по-прежнему не отвечал. Секретарша вежливо заверяла, что просьбу передала,
магнат свяжется с ним непременно, однако сейчас он занят.
Единственным осознанным действием был звонок Елене
Алексеевне Орлик.
– Вы совсем меня забыли, – сказал Кольт.
– Ну что вы, просто работаю по двадцать часов в сутки. Как
вы себя чувствуете?
– Я очень хочу вас видеть, Елена Алексеевна.
– Что с вами, Петр Борисович? Что случилось?
– Ничего. Просто голова трещит.
– Прилетайте сюда. Помните наш последний разговор? Есть
интересные новости. Но это не по телефону. Все, Петр Борисович, простите, я
больше не могу говорить. Берегите себя. Надеюсь, скоро увидимся.
От звука ее голоса ему стало немного легче, но говорила она
слишком поспешно и холодно. Больше звонить никому не хотелось.
Ольга Евгеньевна принесла ему еще порцию мерзейших статеек,
о нем, о Светике, но он не мог читать.
– Конечно, не надо вам читать, Петр Борисович, –
сочувственно согласилась дама и отодвинула листки распечаток. – Знаете ли, тут
прослеживается определенная тенденция. Это похоже на черный пиар. Такого рода
кампании устраиваются перед выборами. Но вы, насколько мне известно, никуда не
баллотировались. Деньги затрачены пока небольшие, впрочем, судить о масштабах
трудно, это только начало. Думаю, на организацию публикаций ушел примерно
месяц, то есть все началось именно тогда, когда у вас возникли серьезные
контакты с фирмой «Генцлер». Это наводит на мысль…
Она говорила еще минут пять. Он не понимал смысла слов.
Проклятое сверло в мозгу набирало обороты. Петр Борисович выпил очередную
обезболивающую таблетку, секретарша заварила ему крепкий чай.
– Петр Борисович, давление меняется, магнитные бури, у меня
тоже сегодня весь день голова трещит.
– Да, Тома, спасибо, я понял.
Верная Тома подошла и приложила ладонь к его лбу.
– Может, это грипп? Давайте я вызову врача.
– Не надо. Все. Иди.
Сквозь боль сумел пробиться сиплый голос Агапкина в
телефонной трубке.
– Не раскисай, Петр. Держись, – строго сказал старик. – Они
именно этого добиваются. Зачем ты выключал телефон? Я ужасно переволновался за
тебя. Я, видишь ли, второй день сижу в Интернете, читаю всю эту мерзость.
