В первую неделю все казалось не так страшно. Семья
профессора отнеслась к подселенцам как к неизбежному, но терпимому злу.
Уплотняли всех, подселяли и по пять, и по десять человек, уголовников,
наркоманов, сумасшедших, кого угодно. А тут всего лишь двое. Комиссар Шевцов –
ответственный работник, товарищ Евгения – эфемерное, безобидное создание.
Однажды в воскресенье ответственный работник напился и стал
буянить. Вызвали милиционера, но комиссар чудесным образом протрезвел, показал
какие-то мандаты, пошептался с милиционером, и тот удалился, вежливо заметив
профессору, что нехорошо беспокоить служителей порядка по таким пустякам.
– У моего Шевцова голос громкий, командный, соответственно
должности, – объяснила товарищ Евгения, – он человек прогрессивный,
пролетарского самосознания и никаких мещанских скандалов органически терпеть не
может.
Впрочем, пил комиссар не чаще раза в неделю, только в
выходной, и успокаивался довольно скоро.
– Где Андрюша? Где няня? – спросил Михаил Владимирович.
– Не волнуйся. Они на кухне, дверь успели запереть. – Присев
на корточки, Таня спокойно просматривала корешки книг на нижних полках.
– Раньше он не стрелял в квартире, – заметил Михаил
Владимирович.
– А теперь стреляет. Но это еще полбеды, папа. Я не хотела
тебе говорить, но пару дней назад товарищ Евгения предлагала Андрюше кокаин.
Вот, нашла. – Таня вытащила книгу, села за стол.
– Он тебе рассказал? – спросил Михаил Владимирович.
– Нет. Я случайно услышала их разговор. И знаешь, мне
показалось, если бы я не зашла в кухню, не увела бы Андрюшу, он бы согласился
попробовать, просто из любопытства и детского куража.
Топот, грохот, мат звучали совсем близко, в коридоре. К ним
прибавился женский смех.
– Шевцов, ты ведешь себя гадко, перестань скандалить, я
этого мещанства органически не выношу. – Голос у товарища Евгении был низкий,
томный. Она заливалась хохотом, спектакль явно ей нравился.
– Ну, что касается кокаина, так не они его придумали, –
сказал Михаил Владимирович и почесал переносицу. – Андрюша разумный человек.
Вряд ли он бы стал пробовать. Тебе показалось. Я поговорю с ним.
– Поговори, – кивнула Таня, глядя в раскрытую книгу, – но
дело не только в кокаине. Папа, ты должен наконец решиться.
– На что, Танечка? Ты же знаешь, они меня не выпустят.
– Не выпустят, – прошептала Таня, – не выпустят. Стало быть,
надо искать другие варианты. Допустим, ты согласишься сотрудничать с ними,
войдешь в доверие, они отправят тебя в командировку за границу. Многие так
делают.
– Да, Танечка, возможно, отправят. Тем более тут останутся
заложники. Ты, Миша, Андрюша, няня. Куда же я денусь? Вернусь как миленький.
Впрочем, если я стану сотрудничать, наша жизнь, безусловно, изменится. Они
отселят этих, позволят нам занять всю квартиру, как прежде. Дадут хороший паек.
Прекратят ночные спектакли с обысками. Тебе не придется работать в госпитале,
ты сможешь спокойно закончить университет. Андрюша перейдет в нормальную школу,
где будут учить, а не опролетаривать.
– Папа, таких школ больше нет. Ты же знаешь, школа теперь не
учебное заведение, а инструмент коммунистического воспитания. И обыски не
прекратятся. У меня муж белый полковник, служит у Деникина.
– Убью! Контра! Гадина белогвардейская! Пролетариям жрать нечего,
он крыс зерном кормит! Убью! – не унимался комиссар за стеной.
– Возьми Мишеньку. Посмотри, кажется, он мокрый. Не
волнуйся. Запри за мной. – Михаил Владимирович встал и быстро вышел, плотно
затворив дверь.
Выстрелы звучали из лаборатории. Комиссар палил по
стеклянным ящикам с крысами, обстреливал шкафы. От звона, грохота, крысиного
писка закладывало уши. Товарищ Евгения стояла рядом, в распахнутом японском
кимоно с драконами, и весело, звонко смеялась.
Шевцов был замечательным стрелком. Он сразу попадал по
движущимся мишеням, по мечущимся подопытным зверькам. За шумом ни он, ни его
подруга не расслышали, как подошел сзади в мягких старых валенках профессор.
Михаил Владимирович схватил комиссара за запястье правой
руки, в которой зажат был револьвер, и успел удивиться, что от Шевцова совсем
не пахнет спиртным. Комиссар легко освободил руку, не выронив револьвера. Дуло
тут же наметило новую, удобную и близкую цель, профессорский лоб. Товарищ
Евгения взвизгнула и отскочила, вжалась в стену.
«Он вовсе не пьян, – подумал профессор. – У него отличные
реакции, нечеловеческая сила, его движения точны и безошибочны. Он машина для
убийства. Параноидная психопатия. Что-то вроде повальной эпидемии. Сейчас
пальнет. Господи, прими мою грешную душу, спаси и помилуй моих детей».
Из кучи осколков на полу вдруг взметнулся белый комок.
Большая крыса подпрыгнула, вцепилась острыми коготками в комиссарские кальсоны,
стала быстро, ловко карабкаться вверх. Шевцов дернулся, отшвырнул зверька и тут
же, на лету, подстрелил.
Все это продолжалось не более минуты. Следующий выстрел
предназначался профессору. Раздался щелчок. Комиссар сник, сгорбился, со
спокойной досадой прокрутил пустой барабан, вяло выругался.
Повисла тишина. Стало слышно, что опять накрапывает за окном
мелкий дождь. В коридоре у двери стояли Таня с Мишенькой на руках, старая няня.
Товарищ Евгения сидела в углу на корточках, закрыв лицо руками. Плечи ее
вздрагивали. Нельзя было понять, рыдает она или все так же истерически смеется.
Первым опомнился Михаил Владимирович. Оглядевшись, он
спросил:
– Где Андрюша?
– Побежал за милицией, – ответила Таня.
Шевцов, ни на кого не глядя, прошел по коридору. Следом,
всхлипывая, теряя шлепанцы, поплелась товарищ Евгения. Хлопнула дверь гостиной.
Няня взяла Мишеньку и унесла его к себе. Михаил Владимирович поднял с пола
белый окровавленный комок, убитую крысу.
– Неужели Григорий Третий? – спросила Таня.
– Он. Рука не поднимается просто выбросить. Может, похороним
его, как героя? Ты знаешь, он спас меня, последняя пуля из комиссарского
револьвера предназначалась мне.
Таня обняла отца, вжалась лицом в его плечо.
– Папочка, мы уедем, мы сбежим, я не могу больше.
– Тихо, тихо, Танечка, перестань. Я жив, радоваться надо, а
ты плачешь.
– Григория жалко, я к нему привыкла. – Таня улыбнулась
сквозь слезы. – Старый мудрый крыс, прожил почти три крысиных века.
– И погиб, защитив меня от комиссарской пули.
