Впрочем, не исключено, что Свешников нарочно утаил правду о
мальчике, чтобы дальнейшая жизнь ребенка не превратилась в кошмар, чтобы не
пришлось Осе оказаться в роли живого наглядного пособия.
Михаил Владимирович не упоминал никого, кто был с ним рядом.
Даже имя его ассистента, доктора Агапкина, ни разу не мелькнуло в записях.
Казалось, профессор писал с оглядкой, как будто чувствовал, что люди, так или
иначе причастные к его опытам, к тайне, которую он нащупал, попадают в зону
риска.
Мог ли предположить профессор, что через девяносто лет
лиловая тетрадь вместе с цистами паразита окажется в руках его родной
праправнучки, кандидата биологических наук Лукьяновой Софьи Дмитриевны?
Соня сидела и смотрела на монитор. Лопались цисты. Медленно
выползали белесые твари. У них были округлые крупные головы. Приплюснутая
передняя часть отчетливо напоминала лицо, вернее безобразную безносую маску.
Две глубокие темные ямки – глаза. Горизонтальный подвижный нарост – губы.
Девяносто лет назад Михаил Владимирович наблюдал такой же
ритуальный танец оживших тварей, балет «спящих красавиц». Они плавно
извивались, вставали вертикально на хвосты, сплетались, расплетались. Он
подробно описал это в своей тетради.
У него не было компьютера и такого мощного электронного
микроскопа, как у его праправнучки. Он не мог видеть, что ямы-глаза смотрят,
губы жуют, растягиваются в чудовищной медленной улыбке, твари не только
танцуют, но еще и гримасничают.
На картине немецкого художника Альфреда Плута «Misterium
tremendum» на переднем плане, на фоне какого-то условного грота, была
изображена человеческая голова. Верхняя половина черепа представляла собой
прозрачный, как бы стеклянный купол, и там, внутри, происходил тот же процесс.
Твари были изображены так же подробно, как видела их Соня на своем мониторе.
Картина была написана в 1573 году, за сто лет до изобретения микроскопа.
Альфред Плут не стал великим художником, хотя знатоки до сих
пор утверждают, что мог бы. По уровню мастерства его сравнивают с Дюрером, а по
загадочности сюжетов – с Босхом. Живопись была для него лишь забавой. Он много
странствовал по Европе и по Азии, бывал в Египте, каким-то ветром его однажды
занесло в Россию. В одном из персонажей его полотен угадывался царь Иван
Грозный. Известно, что около года Плут прожил в Москве, служил придворным
лекарем, а заодно давал сумасшедшему царю уроки черной и белой магии.
Плут имел неплохую медицинскую практику, написал несколько
трудов по анатомии мозга, работал над созданием анатомического атласа. Но
главной его страстью была алхимия. Он не имел ни жены, ни детей, жил скромно,
однако тратил большие деньги на путешествия и на взятки чиновникам Святой
инквизиции. По всей Германии ходили слухи о золоте Плута. Умер он в ноябре 1600
года у себя дома, в Гамбурге, в возрасте пятидесяти трех лет, не оставив
наследников. Золотых монет, обнаруженных в его кошельке, как раз хватило на
приличные похороны. Грабители вскрыли могилу, искали золото, но не нашли ничего.
Вместо тела художника в гробу лежало бревно, одетое в его платье.
«Скажите, господин Плут, каким образом вам удалось
разглядеть и нарисовать микроскопических мозговых паразитов за сто лет до
появления микроскопа?»
Вопрос щекотал Соне губы, она, кажется, даже пробормотала
его вслух, по-русски. В плеере у старого хиппи в этот момент как раз затихла
музыка. Он хмуро взглянул на Соню, встал и вышел из купе.
Глава вторая
Москва, 1918
«Плюнь, да поцелуй злодею ручку», – то и дело повторял про
себя Федор Федорович Агапкин. Так шепнул на ухо юному Гриневу его дядька
Савельич. Так сказал Агапкину его покровитель Матвей Леонидович Белкин, мастер
стула международной ложи «Нарцисс».
Цитируя Пушкина, умный Белкин как будто заручался поддержкой
великого поэта и пытался придать сделке более или менее осмысленный вид.
– Надобно держаться вблизи денежных потоков, от них веет
живительной свежестью, – говорил Мастер уже от себя, никого не цитируя, –
теперь эти потоки смешаны с кровью, текут стремительно, и зевать нельзя.
Сам Мастер перебрался из Москвы в Петроград еще в декабре
1917-го. Получил должность в Комиссариате финансов. Семью отправил в Швейцарию.
Агапкин знал, что покинуть Россию Мастер может только по разрешению Высшего
совета ложи, но после переворота все пошло кувырком, и никто ни в чем не был
уверен. Мастер вполне мог сбежать и без разрешения.
Несколько месяцев Федор не имел о нем никаких известий,
продолжал работать в лазарете и жить в квартире профессора Свешникова.
Агапкин был ассистентом профессора и почти членом семьи. Он
давно уже не мыслил себя без них, без Михаила Владимировича, Тани, Андрюши,
маленького Мишеньки и старой няни. Собственной семьи он никогда не имел.
Федор вырос в нищете, грязи и грубости. Его мать, прачка,
умерла от перепоя. Ему удалось закончить с отличием гимназию и университет.
Михаил Владимирович читал на медицинском факультете лекции по военной хирургии,
вел практические занятия, и из толпы студентов выделил Федора, с его голодными
жаркими глазами, недюжинными способностями, лютым упорством. Студент Агапкин
нищенствовал, подрабатывал частными уроками, не спал, не доедал, ходил в
обносках.
С тех пор прошло лишь несколько лет, а казалось, что прожит
не один век. Война, Февральская революция, Октябрьский переворот. На руках у
Агапкина умер от чахотки старший сын профессора Володя и родился внук Миша.
Именно Федору пришлось принять роды у Тани 29 октября 1917-го. В Москве шли
бои. Муж Тани, полковник Данилов, командовал отрядом юнкеров и добровольцев,
пытался отбить от Кремля атаки большевиков.
Агапкин был неизлечимо влюблен в Таню. Данилов воевал в
Добровольческой армии. Федор постоянно был рядом с Таней и надеялся на чудо.
С августа 1917-го Агапкин состоял в международной масонской
ложе «Нарцисс», прошел посвящение и получил орденское имя – Дисипль, в переводе
с французского «последователь». Впрочем, что такое масонство вообще и ложа
«Нарцисс» в частности, Федор не понимал до сих пор.
Больше всего на свете он боялся одиночества. Ему надо было
непременно к кому-то привязаться, прибиться. В семье профессора к нему
относились как к близкому родственнику, но все равно он чувствовал себя немного
чужим, страшно устал от своей безответной любви, не мог от нее избавиться и
тосковал еще мучительней оттого, что не с кем было поделиться своей бедой.
Мастер стула Матвей Леонидович Белкин оказался отзывчивым
человеком, он умел слушать, утешать, вселять надежду. Федор знал, что ложе он
интересен как промежуточное звено. Доктор Агапкин – только средство. Цель –
профессор Свешников, таинственное открытие, к которому они хотят подобраться,
но понимают, что напрямую не выйдет.
