– Погодите, мы же с вами условились, сегодня только аванс,
основная сумма уже там, – говорил Петя, нервно посапывая в трубку. – Да,
совершенно верно, на банковский счет. Я понимаю, вам нужна гарантия. Но поймите
и вы меня, нам тоже нужна гарантия. Хорошо, я жду. – Он положил трубку, упал в
кресло и несколько раз сильно стукнул себя кулаком по коленке.
– Контра, буржуйские недобитки, мать вашу, – пробормотал он
сквозь зубы.
Михаил Владимирович заметил, что лицо заместителя наркома
лоснится, блестит от пота. Вонь между тем ослабла. В ванной шумела вода.
Товарищ Бочкова мыла товарища Кудиярова. Телефон опять зазвонил, Петя дернулся,
схватил трубку.
– Степаненко на проводе. Да! Нет! Товарищ Кудияров сейчас
занят. Не могу сказать. Что? Погодите, барышня, ладно, пардон, товарищ. Да что
вы, черт возьми, цепляетесь к словам? Ой, ну не надо, я понял. Что?! – Он
вскочил с трубкой в руке, чуть не скинул со столика аппарат и вытянулся по
стойке смирно: – Да, товарищ Петерс, доброе утро, товарищ Петерс. Нет, с вами говорит
Степаненко Петр, заместитель наркома товарища Семашко. Да, я в номере у
товарища Кудиярова. Виноват, Яков Христофорович, никак не возможно в данную
минуту. Товарищ Кудияров нездоров. Заболел, да. Уже привез доктора, из больницы
имени товарища Троцкого, на Пречистенке. Как фамилия? Свешников его фамилия.
Что, простите? Конечно, Яков Христофорович, сию секунду.
Лицо Пети из красного сделалось зеленоватым. С мучительной
гримасой он протянул трубку Михаилу Владимировичу и неслышно, одними губами,
произнес:
– Возьмите. Вас просят.
– Добрый день, товарищ Свешников, – прозвучал в трубке
глухой мужской голос с сильным латышским акцентом, – с вами говорит заместитель
председателя ЧК Петерс Яков Христофорович.
– Здравствуйте, Яков Христофорович. Чем обязан?
– Товарищ Свешников, я много слышал о вас. Если не ошибаюсь,
вы профессор, военный хирург. Михаил Владимирович, кажется?
– Да.
– Скажите, Михаил Владимирович, что с Кудияровым?
Действительно, серьезно болен?
– У него пищевое отравление. Не смертельно, однако
неприятно.
– Михаил Владимирович, вы ручаетесь, что это не симуляция?
– Ручаюсь, Яков Христофорович. Это не симуляция, – профессор
невольно улыбнулся и встретил панический взгляд Пети.
– Ему настолько плохо, что он не может взять трубку? –
жестко спросил Петерс.
– В данный момент никак не может. Он в ванной комнате,
сестра промывает ему кишечник.
– Ясно. Как скоро он будет дееспособен?
Словно услышав этот вопрос, Петя принялся отчаянно жестикулировать,
поднял растопыренные пальцы, задвигал губами. Профессор понял его и сказал:
– После всех процедур больному нужно отлежаться. Думаю,
через сутки, к завтрашнему утру, он придет в себя.
Петя вытер мокрый лоб и облегченно вздохнул.
– Благодарю вас, Михаил Владимирович, – сказал Петерс, – рад
знакомству с вами, пусть даже заочному. Всего доброго.
Петя выхватил из пачки очередную папиросу, пробежал по
комнате из угла в угол, остановился напротив Михаила Владимировича и уставился
на него выпученными глазами.
– Ну? Что он сказал?
– Ничего. Вы сами все слышали. Он справлялся о здоровье
Григория Всеволодовича.
– А почему вы сказали симуляция?
– Я сказал, что это не симуляция. Мне был задан вопрос, я
ответил.
– Какой вопрос?
– Петя, я очень устал от вас, честное слово. Вы сами все
отлично слышали.
– Нет, как именно он спросил? Какой у него был голос?
Дверь скрипнула. Появился Кудияров, бледный, с мокрыми
волосами, в теплом стеганом халате. Пошатываясь, волоча ноги, он добрел до
дивана, простонал:
– Знобит. Накройте меня пледом.
Телефон опять зазвонил. Кудияров крякнул, встал, но Петя
опередил его, сам взял трубку.
– Степаненко! Да! Нет! Речь шла именно об авансе! Вы в своем
уме? Я не ослышался? Я вас правильно понял? Вы хотите увеличить изначальную
сумму в два с половиной раза? Погодите, это вообще не телефонный разговор. Ну,
знаете, товарищ, так дела не делаются, я вынужден считать вас жуликом и
провокатором, – он бросил трубку.
Кудияров все-таки поднялся, стоял рядом с Петей, смотрел на
него недоуменно и подергивал за рукав.
– Почему ты не дал мне поговорить?
– Потому! Иди, ложись!
– Ты очумел? Ты что-то слишком много на себя берешь, Петька.
– Ничего я на себя не беру. Тебе сейчас нельзя подходить к
аппарату, ясно?
– Нет. Объясни, в чем дело.
– Звонил Петерс! – грозно прошептал Петя. – Срочно требовал
тебя на ковер. Какая-то сволочь, видимо, стукнула все-таки.
– Ой, черт, твою мать, – Кудияров вернулся на свой диван,
лег, уткнулся лицом в подушку и глухо пробубнил: – Больше надо было дать, больше,
тогда бы все заткнулись.
Петя присел рядом, стал шептать что-то, при этом зло косился
на Михаила Владимировича. Из ванной комнаты появилась медсестра.
– Товарищи, я закончила, – сообщила она хмуро, – мешок с
грязным бельем пусть горничная приберет.
Кудияров и Петя возбужденно шептались, не обращая на нее
внимания. Иногда доносились отдельные нервные восклицания:
– Откуда ты знаешь? Немцы! Одесса! Только камушки! Мгновенно
шлепнут!
– Послушайте, может, вы отпустите барышню и меня заодно? –
спросил Михаил Владимирович.
– Товарищ Бочкова, спасибо, вы свободны, – быстро
пробормотал Петя и махнул рукой, – идите, идите!
– То есть как это – идите? А деньги?
– Какие деньги? Ой, да, конечно, – Петя вытащил портмоне,
отсчитал несколько купюр, – вот возьмите.
– Я тоже откланиваюсь. Всего доброго, – сказал Михаил
Владимирович.
– Нет! Вы, пожалуйста, останьтесь, профессор! Мне плохо. Вы
должны меня осмотреть и прописать лекарства, – возразил Кудияров.
Когда ушла сестра, Михаилу Владимировичу пришлось еще раз во
всех подробностях пересказать разговор с Петерсом, опять прослушать сердце и
прощупать живот Кудиярова, теперь мягкий, рыхлый. Товарищ Бочкова была мастерицей
своего дела, промыла чекиста как следует, от души.
