Если раньше Федор был рядом с профессором по собственному
желанию, то после вступления в ложу это стало его обязанностью, миссией.
Федор втайне надеялся, что Матвей Леонидович исчез навсегда
и теперь он свободен. Да, свободен, однако совершенно беззащитен. Мастер имел
колоссальные связи. Он мог бы спасти самого Федора и семью профессора от
голода, от ареста. Другое дело – какой ценой? Впрочем, голод и страх
становились все сильней, а вопрос цены таял, растворялся в убогих советских
буднях.
В апреле появился один из братьев ложи, белокурый молодой
человек Гайд. До исчезновения Мастера этот Гайд выполнял при нем функции то ли
секретаря, то ли слуги. Федор думал, что Гайд (охранник) – условное имя, данное
при посвящении, но оказалось, это настоящая фамилия молодого человека.
Гайд встретил Федора возле госпиталя и привел его в гостиницу
«Метрополь». Там, в просторном номере с видом на Манежную площадь Белкин
сначала отправил Федора в ванную комнату, велел вымыться, побриться,
переодеться.
Из крана лилась горячая вода. Душистое французское мыло,
бритвенный прибор, мягкие белоснежные полотенца показались Агапкину
галлюцинацией. На скамеечке лежала стопка белья и одежды, все новое, добротное,
точно подобранное по размеру.
Когда он вышел, чистый, пахнущий одеколоном, Мастер оглядел
его с одобрительной улыбкой.
– Это еще не все, Дисипль. Откройте шкаф. Откройте, не
стесняйтесь.
Черная кожанка ничем не отличалась от тех, что носили
комиссары и чекисты. На ощупь кожа оказалась мягчайшей, приятно было сунуть
руки в рукава и увидеть себя в зеркале.
– Вы, Дисипль, с завтрашнего дня заступаете на службу в ЧК,
– спокойно сообщил Мастер, – в большевистскую партию вступать необязательно,
это мелочи. Через час сюда явится человек, которому вы можете доверять почти
как мне.
Это «почти» прозвучало тускло и невыразительно. Далее Мастер
стал подробно расспрашивать о профессоре Свешникове. Федор объяснил, что сейчас
здесь никакими научными исследованиями заниматься невозможно. Чтобы прокормить
семью, Михаил Владимирович работает в госпитале сутками, к тому же на него
давит постоянный страх. Таню, как жену белого офицера, в любой момент могут
арестовать. А для опытов нужен душевный покой.
– Но ведь не арестовывают, – мягко заметил Мастер, и глаза
его блеснули. – Татьяна Михайловна спокойно учится, работает, растит сына.
Взгляд и тон Мастера не оставляли сомнений, что в этом есть
его, Белкина, заслуга. Федор понял: Матвей Леонидович успел приобрести в новом
правительстве достаточно сильное влияние и связи, и все-таки быстро, чуть
слышно пробормотал:
– Лучше бы уехать за границу. Здесь невозможно. Михаил
Владимирович им служить ни за что не станет. Мы бы сбежали, но ребенок слишком
мал, а в поездах тиф, холера, грабежи, документы на выезд стоят страшно дорого.
– Он прикусил язык и густо, жарко покраснел.
Мастер ласково тронул его за плечо.
– Дисипль, ваше постоянство достойно рыцарского романа. Вы
сказали «мы», как будто речь идет о вашей семье, о жене и ребенке. Неужели до
сих пор ни тени взаимности?
– Не знаю. Она ко мне привязана сильно, однако, если я пойду
служить в ЧК, станет презирать. Для нее и для профессора эта организация –
воплощение зла.
– А для вас?
– Не знаю. Наверное, для меня тоже. Почему я должен там
служить?
– Потому, что сейчас это единственный способ уцелеть,
сохранить собственную жизнь и жизни дорогих вам людей. Дисипль, у вас нет
выбора. Я дал вам выговориться, теперь успокойтесь и слушайте.
Они вышли на балкон, закурили, и Мастер стал говорить очень
тихо.
– Для большевиков успешный захват власти стал полной
неожиданностью. Они растерялись, ошалели, управлять государством никто из них
не умеет, и они занимаются своим привычным делом – грабежом. От банальной банды
они отличаются лишь тем, что выдают грабеж за особую форму управления
государством. Они отнимают деньги у богатых и обещают отдать бедным. Бедные
верят обещаниям.
– Но это не может продолжаться долго. Бедные поймут, что
обмануты, – прошептал Агапкин.
– Не поймут, – слабо улыбнулся Мастер, – никогда ничего они
не поймут. Миф удобен для мозгового пищеварения. Он логичен. В нем заранее
выстроены все причинно-следственные связи. А правда почти всегда несъедобна,
может вызвать заворот мозгов. Ленин виртуозно владеет искусством создавать мифы
и манипулировать ими. Он феноменально хитер, у него острое чутье. Вам придется
искренне полюбить его, иначе он вам не поверит.
– Так это он сейчас сюда явится? – с кривой улыбкой спросил
Агапкин. – Сам Ленин, что ли?
Мастер весело рассмеялся.
– У меня, конечно, серьезные связи, но не настолько. Нет,
Дисипль. Сам Ленин сюда не явится. Но вам с ним предстоит иметь дело. Человек,
с которым я вас познакомлю, тайный советник Ленина, его доверенное лицо.
Федор только сейчас заметил, как Мастер похудел, помолодел.
На осунувшемся лице глаза казались крупней и выразительней.
Гайд ушел и вернулся с двумя кульками. На низком журнальном
столике появился настоящий ситный хлеб, сливочное масло, твердый швейцарский
сыр. Гайд нарезал его тонкими ломтиками.
– Не спешите, – предупредил Мастер, – вижу, как вы голодны.
Разговор предстоит важный, и если у вас разболится живот, это будет совсем
некстати.
В дверь постучали. У Федора вспотели ладони. Но вошел всего
лишь лакей с чистыми чашками и горячим кофейником на подносе. Как только он
удалился, дверь открылась опять. На пороге стоял высокий, очень худой господин.
Именно господин, потому что «гражданином» или «товарищем» его никак нельзя было
назвать. Слишком тонкое, точеное, очевидно дворянское лицо. Большие черные
глаза смотрели внимательно и приветливо. Ни тени безумия, фанатизма,
жестокости, разве что следы хронического недосыпания. Тонкая шея и оттопыренные
круглые уши придавали ему нечто детское, мальчишеское и делали еще обаятельней.
– Бокий Глеб Иванович, – представился он.
Бокий руки не подал. Он никогда никому не подавал руки,
избегал прикосновений. Впрочем, с Белкиным они обнялись и расцеловались, как
старинные друзья. Сели за стол и заговорили о пустяках. Бокий называл Мастера
«Мотя», тот обращался к нему «Глебушка».
Глеб Иванович был заместителем председателя Петроградского
ЧК, Урицкого. В Москву приехал на два дня, остановился здесь же, в «Метрополе».
Из разговора Федор понял, что Бокий привез целый список, намерен просить Ленина
отпустить за границу известных людей, в том числе нескольких великих князей.
Мастер просматривал список, качал головой, комментировал каждую фамилию.
