«Лучше бы она танцевала, – повторял про себя Петр Борисович
и болезненно морщился, – или вышла бы замуж за своего этого, как его? Родила
бы. Впрочем, нет, нехорошо. Там семья, трое детей, совсем маленьких».
Он давно стал подозревать, что его единственная, нежно
любимая дочь страдает чем-то вроде клептомании. Он вспоминал, как пожилая
преподавательница балета пыталась объяснить ему, что у Светика нет никаких
способностей к танцу и в училище она занимает чужое место.
Светику всегда хотелось именно того, к чему она не была
способна, чего делать не умела. Танцевать. Играть в кино. Писать книги. Она
никогда не пыталась найти что-то свое. Ей непременно подавай чужое: главную
партию на сцене, главную роль в кино, первое место в списке лидеров книжных
продаж, наконец, чужого мужа, отца чужих детей.
Танцевала она неуклюже, тяжело, смотреть на нее было скучно
и стыдно. Сериал, в котором она сыграла главную роль, провалился с треском.
Книгу, которую она написала, нормальный человек читать не мог. Рябило в глазах,
как будто вместо слов страницы были усыпаны розочками. Сотнями гипсовых розочек
в сусальной позолоте, вроде тех, что украшали спальню в квартире Светика.
«Чужой муж, бросивший троих маленьких детей, наверняка такое
же убожество, как все прочие ее трофеи», – думал Петр Борисович.
До этих детей, до их матери Кольту дела не было, но он
боялся за своего ребенка. Взрослого, жестокого, бездарного, единственного
своего ребенка. Он, как человек умный, с богатым жизненным опытом и острым
чутьем на опасность, знал, что подобные вещи даром не проходят. Не сейчас,
позже, возможно, через многие годы, будет предъявлен счет. В самый неожиданный,
неподходящий момент явятся такие кредиторы, с которыми не договоришься. Цена окажется
огромной, несоразмерной жалким трофеям.
Оттого, что сам он участвует в этих опасных играх с судьбой,
потворствует ненасытности Светика, Петру Борисовичу было совсем уж гадко.
Каждый раз он говорил себе: все, довольно. Хлопну кулаком по столу, не дам
больше денег. Но на это требовалось слишком много усилий. А он был постоянно,
хронически занят, он уставал.
«Лучше бы она танцевала», – повторял он про себя, сидя в
первом ряду партера просторного зала Клуба литераторов.
Светику вручали премию «Шедевр века». Звучали речи.
«Непревзойденная мастерица слова. Свежее дыхание на затхлом
горизонте нашей агонизирующей словесности. Блеск, изящество неженской, почти
нечеловеческой мощи, мистические прозрения на грани гениальности. Книга
написана искренне, от души, без всяких фокусов и претензий. Сюжет захватывает и
держит крепко в своих грациозных тисках».
Говорили в основном писатели, маститые, еще советской
закалки. Наташа расплатилась с критиком Метелкиным и романисткой Парамоновой по
обычному тарифу и, следуя их советам, позаботилась о том, чтобы мероприятие
выглядело солидно, чтобы выступали не модные прощелыги, глянцевые обозреватели,
эфирные болтуны, а люди статусные, совесть нации. Петру Борисовичу она с
гордостью сообщила, что на всей процедуре присуждения и награждения удалось
здорово сэкономить. «Совесть нации» оказалась раза в три дешевле модных
прощелыг. Теперь на вырученные деньги можно купить новые места для уличной
рекламы, либо много в разных районах, либо одно, дико дорогое.
– Представляешь, как будет классно занять Светиком весь
фасад гостиницы «Москва», которую сейчас перестраивают. Со стороны Манежной
площади как раз освободилось место.
Наташа показала несколько снимков Светика-писательницы и
отстала лишь после того, как Кольт ткнул пальцем в один из них.
– Да! Светик тоже считает эту картинку самой удачной!
Светик выпорхнула на сцену в розовом воздушном платье.
Голову ее украшала тяжелая бриллиантовая диадема. Премию вручал известнейший
советский писатель, от старости хрупкий и прозрачный, как эльф. Он плохо
понимал, что происходит, и когда Светик хотела взять у него увесистую медную
статуэтку, «Музу» с крыльями, он не отдавал, держал своими трясущимися лапками,
упорно повторяя:
– Детка, не надо, я сам, сам!
Бедняга ждал, когда появится награждаемый. Он принял Светика
за одну из девушек-моделей, которые обычно украшают сцену во время
торжественных церемоний. Впрочем, неловкость была замята быстро. Ведущий
освободил старца от тяжелой ноши и передал статуэтку Светику. Публика заглушила
недоуменное бормотание классика бурными, продолжительными аплодисментами.
Петр Борисович выскользнул из зала в пустое тихое фойе, упал
в кресло. Усталость и безразличие навалились на него. Даже курить не было сил.
Он закрыл глаза и почти задремал в гулкой мраморной тишине.
Но вдруг рядом с ним прозвучал мягкий смешок и знакомый
голос произнес:
– Лучше бы она танцевала.
Петр Борисович дернулся, открыл глаза. На подлокотнике его
кресла сидел старинный партнер и приятель Тамерланов, губернатор
Вуду-Шамбальского автономного округа.
– Герман, какими судьбами?
Петр Борисович удивился и обрадовался.
Герман Ефремович, добродушно посмеиваясь, объяснил, что
оказался здесь случайно. Прилетел в Москву пару часов назад, заехал поужинать в
ресторан клуба и вот узнал о таком торжественном событии.
– Лучше бы она танцевала, – повторил он и сочувственно
подмигнул, – ты ведь именно об этом сейчас думаешь, Петр?
– Об этом, – признался Кольт, – а ты что, читал ее книгу?
– Нет, и не собираюсь. Но я читаю твои мысли, это
значительно интересней. Вставай, пойдем, пока тебя не хватились в зале.
– Куда? Я не могу сбежать отсюда, я должен вернуться.
– Ты и не сбежишь. Только на двадцать минут заглянешь в
ресторан. – Тамерланов подхватил Кольта под руку и повлек его вглубь фойе. –
Здесь со мной швейцарец, у него дюжина отличных альпийских отелей, он загорелся
идеей превратить мой Вуду-Шамбальск в Лазурное побережье.
– Разве есть море в твоей степи?
– Если я пожелаю, будет. Но мне оно на фиг не нужно. Морских
курортов и так хватает. Сейчас входит в моду экстрим, экзотика. Полярный
туризм, туры по нищим сибирским деревням, я уж не говорю о Гималаях. У меня нет
моря, но есть степь, древняя и таинственная. Помнишь, я возил тебя на раскопки?
Так вот, там действительно обнаружили следы какой-то неизвестной доисторической
цивилизации. Сонорхи, египтяне, инопланетяне. В последнее время все помешались
на этом. Постоянно кто-то приезжает. От журналистов отбоя нет. Историки,
археологи, антропологи, уфологи из Чикаго, спиритологи из Лиона, солнцееды из
Монреаля.
– Кто, прости?
