Иван Анатольевич знал эти подробности потому, что весь
прошлый год по заданию своего шефа тщательно изучал личность Лукьяновой Софьи
Дмитриевны, в том числе и состояние ее здоровья. Самое серьезное, чем она
болела за последние лет десять, – ангина и воспаление среднего уха, которые
свалили ее после смерти отца. Но даже тогда она не потрудилась вызвать врача, в
районной поликлинике не было ее карты.
Труп, обнаруженный в лаборатории, обгорел, обуглился,
опознать его невозможно, а кроме Сони кандидатов на роль несчастной жертвы
пожара пока нет. Известно, что она находилась внутри здания. Остались ее
сапоги, они уцелели, поскольку стояли в металлическом обувном шкафчике. Для
того чтобы официальные власти начали расследование, нужны весомые аргументы. На
экспертизу, идентификацию уйдет слишком много времени. Но определить группу
крови можно быстро.
Представитель фирмы «Генцлер», с которым Зубов успел
связаться еще вчера, сказал, что страховая компания настаивает на самой
выгодной для себя версии. Госпожа Лукьянова курила, именно это стало причиной
возгорания. Для полиции еще один дополнительный аргумент в пользу того, что
Соня погибла и разыскивать ее, искать следы похищения, нет никакого смысла.
Кольт заявил в первом же телефонном разговоре, что
задействовать немецкую полицию и Интерпол категорически нельзя.
– Никто не должен знать, чем она на самом деле занималась в
этой чертовой лаборатории! – кричал Петр Борисович. – Поднимется скандал, мое
имя и так уж слишком часто стало мелькать во всяких таблоидах. А если кто-то
докопается, что я озабочен поисками эликсира молодости, из меня сделают
посмешище, моя репутация в деловых кругах полетит к чертям. Найдется куча
желающих узнать, что же это такое – метод Свешникова? Какого хрена я нанял для
исследований праправнучку забытого профессора? Куда девалась эта праправнучка?
Почему исследования проводились именно здесь? Почему я утаил от фирмы «Генцлер»
истинные задачи моего так называемого эксперта? Ох, сколько желтых
омерзительных подробностей будет сразу накручено вокруг этой истории! С каким
удовольствием их станут смаковать!
Опасения Петра Борисовича были вполне оправданны. Имя его
действительно появилось на страницах желтой прессы, пока только в связи с
головокружительными успехами Светика. В этом он сам был виноват, он потерял
бдительность и рисковал уподобиться тем, кого презирал и называл скоморохами.
Состоятельные, вроде бы неглупые люди лезли на телеэкран, на
журнальный глянец, выворачивались наизнанку перед журналистами, делали героями
репортажей не только самих себя, но своих родственников, прислугу, домашних
животных. Демонстрировали по телевизору свои шикарные интерьеры, автомобили,
самолеты, конюшни, выводили на эстраду жен, детей, любовниц, иногда сразу всех
вместе, дружным музыкальным коллективом, да еще сами начинали петь, плясать,
сниматься в сериалах, издавать книжки о своей интересной и поучительной жизни.
И, между прочим, некоторые из таких скоморохов тоже увлекались поисками средств
омоложения. Один фармацевтический магнат даже заявил, будто уже нашел заветный
эликсир и скоро поставит его производство на поток. Гладкий, румяный, с
крашенными в красивый шоколадный цвет волосами, он рассказывал с экрана, что
испытал волшебное средство на себе и омолодился лет на тридцать, демонстрировал
свою силу и ловкость, подтягивался на турнике, приседал, прыгал, поднимал стул
за ножку. Встретив фармацевта на каком-то мероприятии, Петр Борисович процедил
сквозь зубы: «Скоморох. Плохо кончит».
И правда, недавно на фармацевта было заведено уголовное
дело.
Кольт всю жизнь избегал публичности, старался сохранять инкогнито.
Но он слишком любил Светика и не мог ей отказать. Его появление на презентациях
книги «Благочестивая: Дни и ночи», к счастью, пока не вызвало серьезного
резонанса. Но слушок пошел, имя замелькало, появились ехидные статейки в разных
противных изданиях.
– Представляешь, что будет, если сейчас просочится история с
Соней? – шипел Кольт в трубку.
– Будет нехорошо, – согласился Зубов, – но речь идет о
Сониной жизни. Необходимо все выяснить точно. Одной лишь самодеятельностью тут
не обойдешься.
– Обойдешься! Ты профессионал. У тебя есть люди, деньги,
связи. Я тебе за это плачу!
Петр Борисович злился. Зубов позвонил Агапкину. Он надеялся
на поддержку старика, но ошибся. Федор Федорович несколько раз повторил:
никакие официальные структуры не помогут. Имхотепы везде имеют своих людей,
влияние их огромно.
Иван Анатольевич не стал возражать. Бесполезно. Оба они, и
Кольт, и Агапкин, были сильно возбуждены, им изменял здравый смысл.
– Господин Зубов, что вам приготовить на завтрак? – спросила
Герда, тихо постучав в дверь.
– Спасибо, что угодно. Всему буду рад.
Данилов уже сидел за столом. Он выглядел скверно, видно,
провел бессонную ночь, но улыбнулся и сказал: «Доброе утро».
У Герды были красные заплаканные глаза. Лицо осунулось,
седые короткие волосы растрепаны.
– Господин Зубов, я заварила вам эвкалипт, вы должны
прополоскать горло. Сделайте это сейчас, пока не остыли булочки. Шторм
кончился. Тело увезли в Гамбург.
– Когда? – спросил Зубов.
– Пару часов назад, – ответил Данилов, – экспертизу будут
проводить в Институте судебной медицины. Полиция связалась с нашим посольством,
оттуда уже звонили, я сказал, что мать Сони живет в Сиднее, адреса и телефона у
меня нет. На самом деле, конечно, есть, но зачем пугать Верочку?
– Адрес и телефон они узнают сами. Это не так сложно, –
заметил Зубов.
– Я попросил их не спешить, сказал, что до окончания
экспертизы мою внучку нельзя считать погибшей и матери ее лучше пока ничего не
сообщать. Все равно ведь тело до экспертизы отдавать родственникам никто не
собирается, и похорон в ближайшее время не будет.
– Я поеду в Гамбург, – сказал Зубов, – я нашел российский
паспорт Сони, там группа крови. Это значительно облегчит и ускорит дело.
– Вы уверены? – Данилов нахмурился.
– Конечно, есть вероятность, что группа совпадет. Это вовсе
не исключено, и, в общем, ничего не доказывает. Но если группа не совпадет,
тогда и никакой экспертизы не понадобится, вернее, это будет уже совсем другая
экспертиза.
Несколько минут Данилов молчал. Разломил булочку, намазал
мягким сыром, зубцом вилки принялся чертить на сыре замысловатые узоры, ни
кусочка не откусил, отодвинул тарелку и поднял на Зубова больные воспаленные
глаза.
– Ну, теперь скажите мне честно. Вы сами ни на секунду не
сомневаетесь?
– В чем?
– Иван Анатольевич, вы отлично поняли мой вопрос. Вы верите,
что Соня жива?
