– Надеюсь, он там догадается поесть. Ладно, подождите, я
сейчас.
Она вернулась в тапочках, в спортивном трикотажном костюме,
который обычно носила дома. Волосы ее были приглажены, на щеках светился
румянец.
– Как я и предполагала, Клаус их видел.
Герда подробно, слово в слово, пересказала свой разговор со
стариком.
– Гердочка, вы умница, я вас очень люблю, – сказал Данилов,
дослушав ее до конца.
Он подошел к ней, поцеловал ее в лоб, потом вернулся за
стол, вытащил из ящика несколько истрепанных блокнотов и тетрадей. Герда
застыла, сложив руки на коленях. Данилов углубился в свои записи. Взял ручку,
стал что-то подчеркивать, выписывать, двинул компьютерную мышь. Пальцы его
забегали по клавиатуре.
Герда сидела, тихо сопела и не отрываясь смотрела на его
сгорбленную спину. Прошло минут десять. Герда кашлянула и сказала:
– Я знаю, что я умница. А вы, Микки, злой, невоспитанный,
отвратительный старик.
– Мгм, – промычал Данилов и перевернул страницу в каком-то
толстом справочнике.
Герда поднялась, подошла к двери.
– Я знаю, что заслуживаю любви. Но в этом доме я встречаю
только равнодушие, пренебрежение и черную неблагодарность.
– Гердочка, милая, хорошая, простите! – Данилов встал,
заспешил к ней, чуть не упал, споткнувшись о собственный тапочек.
Герда шагнула навстречу, подхватила его под локоть,
проворчала:
– А, испугался, запрыгал, старый гусь.
– То, что вы рассказали, так важно, так серьезно, что мне
надо было срочно проверить, понимаете? Нет, это, конечно, не может быть та яхта
образца сорок четвертого года. Дерево гниет, даже самое крепкое, просмоленное.
Металл ржавеет. Но та яхта поможет нам найти эту, на которой Софи. Нет, я пока ни
в чем не уверен. Мне нужно время, я должен разобраться.
– Но хотя бы объясните, что значит глаз на носу и кто такая
Гаруда.
– Символы, Гердочка. Глаз – древнейший, многозначный символ,
всевидящее око, изображение его в виде рисунка или амулета – талисман, знак
тайных знаний, мудрости и силы. Гаруда – птичка такая, у нее человеческая
голова и орлиные крылья. Трехглазая Гаруда сонорхов, – он сморщился и махнул
рукой, – ладно, это все слишком сложно, я не готов.
– Так бы сразу и сказали, – Герда вздохнула. – Господин
Зубов когда обещал вернуться?
– Не позже десяти. Он надеется успеть на экспресс в шесть
тридцать.
* * *
Гамбург, 2007
Тяжеленная оцинкованная дверь открылась бесшумно. Свет
вспыхнул и в первое мгновение ослепил Ивана Анатольевича.
– Умоляю, умоляю, простите меня, господин Зубов. Как вы себя
чувствуете?
– Который час? – спросил он, стуча зубами.
– Да, да, это ужасно, я понимаю. Уже половина шестого. Но вы
знаете, как только я дошла до своего кабинета, мне позвонили из школы. Мой сын
упал с брусьев на уроке физкультуры. Трещина в позвоночнике, голова разбита.
Простите, я помчалась туда, забыв обо всем на свете. Пока мы доехали до
больницы, пока моему мальчику сделали рентген.
Привыкнув к свету, Зубов заметил, что лицо доктора Раушнинг
слегка распухло, глаза красные от слез. Она была в халате, но без бахил и без
шапочки. Пышные рыжие кудри торчали во все стороны. По щекам размазалась тушь.
– Вы очень замерзли, господин Зубов?
– Нет, что вы, здесь жарко, как в сауне. Я понимаю, у вас
случилось несчастье, вы обо всем позабыли. Но зачем надо было запирать дверь
снаружи?
– Я не запирала, клянусь! Замок сработал автоматически.
– Допустим. А почему погас свет?
– Да, это ужасно. Видите ли, здание очень старое, проводку
давно не ремонтировали, и с электричеством часто бывают проблемы. К тому же
призраки. Их тут несметное множество, хозяйничают как у себя дома. И такие
шутники, спасу нет. – Она сначала улыбнулась, потом засмеялась. – А про сауну
это хорошо. Очень остроумно. Я считаю, всегда, в самой скверной ситуации надо
сохранять чувство юмора.
Все еще хихикая, она открыла дверцу в нижнем ряду, медленно
выдвинула носилки, откинула простыню. Никакого ключа не потребовалось, доктор
просто повернула ручку.
– Вот, можете полюбоваться.
Иван Анатольевич увидел именно то, что ожидал. Мягких тканей
не осталось, вместо них была корка. Несколько минут он стоял и смотрел. Доктор
стояла позади, сопела и хмыкала.
– Продукты горения в данном случае оказались благом, –
произнесла она, заглянув Зубову через плечо, – бедняжка задохнулась и умерла
легко. А представьте, если человек поджаривается в сознании, все чувствует? О,
это мучительно, невероятно болезненно. Так погибали на кострах инквизиции
бедные женщины, обвиненные в ведовстве. Они извивались в невыносимых корчах и
громко кричали. Бр-р, какая жестокость! Смерть в огне страшней, чем смерть от
переохлаждения. Вы согласны со мной? Вам нехорошо? Понюхайте нашатырь, я для
вас заранее припасла. – Она ткнула ему в лицо марлевую салфетку.
– Нет. Спасибо, не надо, – Зубов отстранил ее руку, – я в
полном порядке. Все, можете убирать тело.
Она задвинула носилки, захлопнула дверцу холодильника.
– Вы сильный человек, господин Зубов. Не каждый мог бы такое
выдержать. Сейчас мы поднимемся ко мне, угощу вас горячим кофе. Непременно
горячий кофе, с сахаром и сдобным печеньицем. Еще раз прошу простить меня. Но
вы должны понять, на моем месте любая мать поступила бы так же. У вас есть
дети?
Иван Анатольевич не счел нужным отвечать, быстро вышел в
коридор и уже на лестнице спросил:
– Скажите, доктор Раушнинг, группу крови удалось установить?
– Нет еще. Но я же предупредила вас, экспертиза будет долгой,
а, кстати, вы говорили, что вам стала известна группа крови вашей сотрудницы.
– Знаете, пока я вас ждал, забыл.
– То есть как забыли? Но у вас это должно быть где-то
записано!
– Разумеется. Я позвоню вам.
– Да, будьте любезны, позвоните. Это чрезвычайно важная
информация. Ну, что, как насчет горячего кофе?
– Благодарю. Не нужно. – Зубов скинул халат, бахилы,
шапочку, взял свою куртку. – Всего доброго, доктор Раушнинг. Желаю вашему сыну
поскорее поправиться.
– До свиданья, господин Зубов. Еще раз простите меня. И
непременно выпейте чего-нибудь горячего, а то, не дай Бог, свалитесь с
пневмонией, даже в наше время, когда есть антибиотики, многие умирают от
пневмонии. Поверьте моему богатому профессиональному опыту. Берегите себя.
Счастлива была познакомиться с вами, дорогой господин Зубов. – Она схватила его
руку и пожала с такой силой, что Иван Анатольевич чуть не вскрикнул от боли.
