– С барышней. Ну что ты на меня смотришь? Месяц назад они
внедрили своего человека в твою службу безопасности. По крайней мере одного. У
них проблемы с кадрами. Барышня глуповата, истерична, реакции плохие.
– Ты абсолютно уверен в том, что сейчас сказал? – Кольт
встал, взял с полки какую-то книгу, пролистал ее не глядя, бросил на диван.
– Ну, ты же сам все видел, своими глазами.
– Что? Театр мимики и жеста? – Кольт принялся нервно крутить
руками, переплетать пальцы. – Я ни черта не понимаю в этом! Объясни! Как ты ее
вычислил?
– Будь любезен, поставь книгу на место. Сядь и успокойся.
Вычислил ее сначала Адам, а я потом только проверил. Кстати, дай ему печеньица,
он честно заработал.
Как только гости ушли, Адам сразу расслабился, сел и, не
отрываясь, смотрел на вазочку с печеньем. Ему ничего не стоило дотянуться, но
он никогда не позволял себе таскать лакомства со стола. Услышав слова хозяина,
он тявкнул, подошел к Петру Борисовичу и ткнул ему носом в руку. Кольт погладил
его и угостил печеньем.
– Хочешь сказать, Адам определяет имхотепов по запаху? –
спросил Петр Борисович, наблюдая, как пес слизывает шоколадную глазурь.
– Ты бы тоже определил, если бы эта Ирина не поливалась
духами так обильно. Видишь ли, они всерьез верят в древнюю магию, во время
ритуалов употребляют разные причудливые смеси вроде сушеных желез
пресмыкающихся, сырых птичьих мозгов, спорыньи с мандрагорой. Вреда для
здоровья нет, однако изо рта иногда пованивает.
– Это что, главный признак? – спросил Кольт, брезгливо
морщась.
– Нет, конечно. Запах изо рта бывает у многих, вполне
нормальных, симпатичных людей. Проблемы с зубами, с желудочно-кишечным трактом.
Но у имхотепов он особенный, вроде тухлой рыбы. Если бы я не был врачом по
образованию, я бы сказал, что так пахнет тот, у кого на месте проданной души
образовалась гниющая язва.
– Хватит морочить мне голову! – разозлился Кольт. – Я,
конечно, уважаю всю эту твою эзотерику, но никакая вонь не может быть
доказательством, что они внедрили ко мне своего человека и что этот человек –
Ирина!
– Ну, не может так не может, – легко согласился Федор
Федорович, – ты, главное, не кричи, успокойся и дослушай. Самое важное. Систему
условных знаков они заимствовали у разных тайных обществ, у ассасинов, масонов,
феме. Я сообщил ей, что являюсь посвященным более высокого уровня, чем она.
Хотя она и так догадывалась. Ей кое-что обо мне уже известно. Я решил ее
озадачить. Приказывал молчать, при этом обращался к ней с вопросом. Бедняжка
занервничала, растерялась. Ты же сам все видел, Петр. Мы с тобой должны
подумать, как с ней быть?
– Уволить к чертовой матери! Что тут думать? – мрачно
буркнул Кольт.
– Вот и нет. Нельзя ее увольнять. Пусть работает, пусть
встретит Радела.
– То есть как?
– Так. Я не уверен, что визит ко мне входит сейчас в его
планы. А мне бы хотелось с ним повидаться. Кроме нее вряд ли кто-нибудь
догадается привести дружище Фрица ко мне в гости.
Глава двадцать вторая
Москва, 1918
Федор задремал на заднем сиденье автомобиля, голова его
беспомощно болталась, шея затекла, но от усталости он ничего этого не замечал,
спал как убитый. Перед рассветом похолодало, он замерз во сне, и снился ему
таинственный страшный арктический пейзаж, будто он идет босиком по шершавому
белому льду. Ничего нет вокруг, кроме ледяной пустыни и черного, без единой
звездочки, неба. Идти ему бесконечно долго, куда, неизвестно, однако нельзя
останавливаться. Лед под ногами дрожал, трещал, сначала тихо, потом все громче,
это уже был грохот, визг, словно там, внизу, билось гигантское животное, долбило
изнутри толстую ледяную корку, пыталось выбраться наружу. Федору показалось,
что ноги его попали в трещину, он смертельно испугался и проснулся от
собственного глухого крика.
Крик потонул в отчаянном визге тормозов. Федора сильно
тряхнуло, он открыл глаза. Было совсем светло. Автомобиль стоял посреди пустой
Манежной площади. Водителя на месте не было. Сквозь звон в ушах Федор вдруг
расслышал тихую матерную брань.
Возле бампера на влажной брусчатке сидел человек в кожаной
куртке. Над ним склонился водитель, тряс его за плечо, охал и матерился. Лицо
сидящего закрывали длинные темные волосы. Федор подошел, откинул слипшиеся,
давно не мытые пряди, увидел мутные, в красных прожилках глаза, почувствовал
крепкий запах перегара и произнес изумленно:
– Товарищ Петерс!
Заместитель председателя ЧК громко рыгнул, помотал головой и
ответил на хорошем английском:
– Ес. Итс ми, май диар комрад Агапкин.
Федор вместе с шофером поднял его, усадил в автомобиль.
Никаких серьезных повреждений не заметил. Руки, ноги, голова заместителя
Дзержинского были целы. Пульс неровный, но это из-за сильного опьянения.
– Как вы себя чувствуете? – спросил Федор.
– Ай эм ол райт, донт уари. Сенк ю, комрад!
– Лезет, черт, аккурат под колеса, главное дело, пусто все,
еду спокойно, беды не чую, и тут на тебе! Привидение ночное, откуда только
взялся, мать твою так перетак! – тихо, сквозь зубы, проворчал водитель.
– Товарищ Петерс, куда вас отвезти? – спросил Федор.
– А хрен знает. Вези куда-нибудь, – равнодушно ответил
Петерс и опять рыгнул.
– В общежитие ЧК, что ли? – предложил водитель.
– Но! Ай донт уант в ЧК! Ай ам со таерд! Ай уант ту си май
диар уайф! В Лондон хочу, ту май суитхард! Туманный Альбион. Британские
острова!
Водитель хмыкнул и покачал головой.
– До Британских островов далековато будет. В Лондон захотел!
Ишь ты, в Лондон! Это ж надо так наклюкаться.
Федор вспомнил, что кроме комнаты в общежитии ЧК в Лубянском
переулке за Петерсом числилась квартира где-то на Арбате.
– Товарищ Петерс, вы знаете свой домашний адрес?
– Ес, оф коуз! Ай ременбер! Оскар Уальд стрит, намбер
севентин. Ох, нет, туда нельзя, форбиден! – Петерс поднял указательный палец и
покрутил им у Федора перед носом. – Никак нельзя, май суитхард терпеть не может
пьяных мужиков. Что же теперь делать? Если в общежитие, мигом донесут: товарищ
Петерс полностью, совершенно невменяем. Да и не желаю видеть я эти свинячьи
рожи. Ай донт уонт ту си зис дерти бастерс!
Он тяжело вздохнул, понурил голову и задумался.
Водитель беспокойно ерзал на своем сиденье. Он, как и Федор,
надеялся, что перед началом дня удастся поспать хотя бы полчасика. Драгоценное
время уходило. Автомобиль продолжал стоять посреди пустой площади. Федор
взглянул на Петерса и подумал, что тот опять отключился. Но нет. Из-под прядей,
упавших на лицо, слышалось сиплое мурлыканье. Заместитель Дзержинского напевал
какую-то печальную латышскую песню.
