— Мы все купились на то же, на что и ты сам, — признал Макс без удовольствия. — На этого маленького идиота! Кстати, может, прикажешь, наконец ему убрать оружие? Я достаточно сидел под прицелом сегодня.
Петер и в самом деле продолжал удерживать пистолет. Поймав мой взгляд, он кивнул и спрятал оружие за ремень. При этом, однако, Блюмме не стал выглядеть менее напряженным: чувствовалось, что общество Макса, большого, громкого, грубоватого, пусть даже и не оказавшегося убийцей, давит на него.
— Как и ты, мы решили, что мальчишка — это и есть один из убийц. Сам подумай. Подросток, сил которого не хватит размозжить человеческий череп. Боящийся мертвецов — пожалуй, достаточно боящийся, чтобы разрядить пистолеты в грудь приближающемуся Арнольду вместо того, чтобы дождаться тебя.
— Только не…
— И, возможно, достаточно хитрый, чтобы, будучи пойманным на слежке за жертвой, моментально сделаться ее спутником и помощником. Или все же недостаточно?
Я повернулся к Петеру. Он стоял все в той же позе, и по глазам его, как и раньше, сложно было хоть что-нибудь прочесть. Ребенок, слишком быстро разучившийся быть ребенком, но пока еще не нашедший ничего, кроме мести и жажды крови. Сирота, лучше управляющийся с пистолетом, чем с пером. Разучившийся бояться за себя, но все же отчаянно, до полуобморока испытывающий отвращение к трупам.
Его пистолет был за поясом. Мой — в опущенной руке. Чтобы поднять его мне понадобилась бы та часть времени, которая меньше секунды, и уходит на то, чтобы моргнуть веком. Немногим меньше — на то, чтобы спустить курок.
Я ожидал этого. Резкого движения, тяжелой отдачи выстрела, огненного сполоха перед глазами. Может быть, еще крика — тонкого мальчишечьего крика. Очень много вещей могли произойти в следующую секунду. Но ни одна из них не происходила. Петер, внезапно выпрямившись, так что это даже казалось неестественным, прошептал:
— Я не убийца!
— Мне уже доказали, что я могу быть порядочным дураком, когда захочу, — пробормотал я. — А кем можешь быть ты?
— Моя мать убита.
— Кем-то, пока ты был в лицее. Кем-то, хорошо знающим и ваш дом, и время, когда экономка уходит на рынок.
Глаза его можно было бы принять за два обточенных кварца правильной формы. Слишком много блеска и слишком мало выражения. И еще они непрозрачны.
Я начал было поднимать пистолет, но Макс своей тяжелой рукой схватил меня за локоть:
— Не надо. Я не думаю, что это действительно он.
— Я тоже так не думал.
— Неужели ты полагаешь, что мы могли столько о нем узнать, столько передумать — и в результате не проверить? Он был в твоем доме этой ночью. Той ночью, когда убили служанку, последнего человека, который мог видеть убийцу.
— Он спал внизу. Я имею в виду, он мог…
— Нет. Мы держали под наблюдением все двери и окна, он оставался внутри. Конечно, это не говорит о том, что служанку не убил его компаньон, — Макс прищурился, и от его взгляда Петер отступил на шаг. — Но нет, я в это не верю. Это действительно вздорный и глупый мальчишка, увязавшийся за тобой в тот момент, когда в этом совершенно не было нужды.
— Значит, подозрения с него полностью не сняты?
Макс лишь осклабился:
— А с кого в этой комнате они полностью сняты? Даже мне стоит допускать, что ты чертовски хитрый и изворотливый убийца, сумевший обвести нас всех вокруг пальца, а ты можешь полагать, что главный негодяй это — я. Нет, я предлагаю избавить всех присутствующих от подозрений. Хватит того, что вы заявились ко мне с оружием и едва не учинили стрельбу.
Стыд — полузабытое ощущение, от которого немеют скулы. Так, точно их коснулся легкий мороз.
— Макс, извини меня. Мне стоило лучше подумать, прежде чем предпринимать что-то вроде этого.
— Брось, — он потрепал меня за рукав. — Напротив, ты повел себя весьма достойно. Не каждый бы вознамерился явиться к убийце, чтобы вести с ним проникновенные беседы. Думаю даже, большая часть наших ребят с радостью скинула бы эту проблему в чужие руки.
— Я тоттмейстер.
— Да и я, как видишь, не бакалейщик… Ладно. С этого дня, как понимаешь, ты с нами. В нашей группе. Хочешь ты того или нет, но ты слишком глубоко умудрился влезть, чтобы можно было вытащить тебя из этого города без штопора. И, кроме того, как я уже говорил, у тебя неплохая интуиция — качество для нашего брата полезное. Пусть даже произрастает оно на твоих же ошибках и заблуждениях, — он беззлобно рассмеялся. — А еще ты можешь быть отличной подсадной уткой.
— Сколько человек будут обеспечивать мне прикрытие? — быстро спросил я.
— У нас несколько групп по три-четыре человека в каждой, плюс резерв… Готов поспорить, ты каждый день сталкивался с некоторыми из них нос к носу. Оказывается, без формы тоттмейстер многим даст фору по части маскировки. Имен называть не буду — тебе они ни к чему, напротив, ты можешь повести себя неправильно: узнаешь кого-то или попытаешься переброситься словом…
— Я не мальчишка, Макс.
Он не собирался уступать. Как, впрочем, и я не собирался спорить.
— И все же. Ты должен вести себя настолько естественно, насколько это вообще возможно. Ну, со здоровой порцией паранойи, конечно, роль беззаботного гуляки создана не для тебя.
— Значит, это всё? — поинтересовался я. — Мое дело — гулять по улицам, как ни в чем не бывало, и ждать, когда на меня выйдет парочка убийц?
— Это не опаснее, чем гулять под пулями на краю редута. У нас нет других путей.
— А если они забыли про меня?
— Значит, мы ищем двух убийц с плохой памятью.
— Я серьезен.
— Трудно не заметить. Но мы действительно не видим пока иного варианта. Убийца дважды выслеживал тебя, и я не думаю, что он остановится, не сделав еще одной попытки.
— А… сейчас?
Макс умел понимать с полуслова.
— Сейчас — нет, — сказал он. — Чисто. Сегодня за тобой не было слежки. Или же, что было бы неприятно предположить, слежка была такого виртуозного уровня, что ее не смогли обнаружить лучшие специалисты Ордена. Как понимаешь, мы не хотим принимать такой вариант в расчет.
— Понимаю.
Я и в самом деле понимал. Да и что тут можно не понять? Человек с усталым лицом и стаканом вина в руке улыбнулся.
— Извини меня, — сказал он. — Я ведь, в самом деле, не мог тебе ничего сказать. Ни единого слова.
Макс, старый приятель, добродушный хитрый пьянчуга, ты несколько дней смотрел мне в глаза, балагурил, сыпал шутками, разыгрывал хандру, успокаивал… И, верно, каждую минуту готов был скрутить меня, если вдруг я, старый добрый друг Шутник, сказал бы что-то не то или же тебе показалось бы, что я сказал что-то не то. Ты ведь всегда был начеку, я знаю тебя много лет, ты лишь казался расслабленным и невнимательным. Ты присматривался ко мне, как смерть присматривается к тяжелобольному, трогая холодным сухим пальцем его пульс, ты вглядывался в мои глаза, вдыхал мой запах… И ты сделал бы то, что положено делать, если бы тебе на минуту показалось, что именно мой след остался около тех несчастных, ни к чему не причастных мертвецов. А я пришел к тебе с пистолетом в руке, чтобы предложить нехитрый выбор, который, как мне казалось, может все упростить. Наверно, мы стоим друг друга.
