— Спроси, а мне он может что-нибудь объяснить и подсказать?
— попросил Дима.
На этот раз диалог оказался совсем коротким. Старик
прошамкал всего несколько слов и зевнул во весь свой беззубый рот. Фазиль
хмыкнул и посмотрел на Диму.
— Перевожу дословно, хотя опять ни бельмеса не понял. Тебе
он вроде как уже все сказал. Ты должен верить своим ушам, своим глазам и своему
сердцу. Да, еще он желает вам спокойной ночи и торопит, напоминает о буране.
— Ну, и где же буран? — спросила Соня, когда они вышли из
корпуса. — Небо чистое, звезды. Господи, какие огромные, яркие.
— Вниз посмотрите, видите, как метет.
Над сугробами вдоль расчищенной дороги вздымались прозрачные
сизые волны поземки. В лунном свете снежный покров дышал, часто, взволнованно,
закручивались маленькие быстрые вихри, возникали причудливые подвижные фигуры,
принимали форму то змеи, то птицы, то человека, они как будто поднимались из
бездны, вставали на пути, оживали на несколько мгновений и опадали, рассыпались
снежной пылью.
Соня стояла, задрав голову.
— Подземные лабиринты, страшные развалины, мрак. Адская
бездна внизу. А сверху небо, такое глубокое, прекрасное, если долго смотреть,
страх исчезает, оно как будто накрывает тебя своим крылом.
— Хватит бормотать, пора ехать, — сердито проворчал Фазиль.
До ангара пришлось бежать, согнувшись. Охранник спал, долго
не отпирал ворота. Наконец зона осталась позади. Джип несся к городу, слегка
подрагивал от порывов ветра.
— Фазиль, сколько лет Дассаму? — спросила Соня.
— Откуда я знаю? У нас многие старики сами не знают своего
возраста. В степных становищах больниц нет, загсов тем более. Раньше ребенка,
рожденного в степи, вообще не регистрировали, считалось, плохая примета. Потом
задним числом кое-как оформляли документы.
— Он совсем не говорит по русски? — спросил Дима.
— Если бы говорил, наверное, мне бы не пришлось мучиться,
переводить.
— Ты с ним давно знаком?
— Ну, как сказать? Я видел его на зоне. Сегодня первый раз
он пришел в каптерку, мы с ним чай пили. Шамбалы в принципе все друг с другом знакомы,
нас осталось на свете меньше пяти тысяч. И у нас принято, если старик о чем-то
просил, надо исполнить. Вот, слушайте. Хзэ в нашей мифологии очень сильный
демон, по иерархии он вроде министра иностранных дел. Ну, то есть земных дел. И
чтобы выполнять свою работу, ему надо иногда воплощаться.
— Что значит воплощаться? — спросила Соня.
— То и значит, становиться человеком, из плоти и крови, жить
среди людей, устраивать всякие пакости.
— Он выглядит как обычный человек?
— Конечно, ему по должности положено выглядеть совсем
обычно, не вызывать подозрений.
— Но все-таки есть какие-то признаки, по которым его можно
распознать?
Фазиль тихо засмеялся.
— Соня, вы образованная женщина, биолог, а спрашиваете меня
так, будто поверили, что Хзэ в самом деле существует. Это мифология. Дассам
попросил, чтобы я рассказал вам сказку, я рассказываю. Выполняю стариковский
каприз. Понятно, для вас это ерунда полная.
— Фазиль, а ты сам веришь, что Хзэ существует? — спросил
Дима.
— Я другое дело, я вырос на этих сказках, у нас в степи все
пропитано ими. Так вот, Хзэ имеет три признака. Он живет очень долго, лет
пятьсот и даже больше. У него нет пупка. В центре живота, где у всех людей
пупок, у него гладкое место. Еще он не отбрасывает тени.
— Почему? — спросила Соня.
— Потому что он сам тень. Мрак.
— Мрак из плоти и крови?
— Вот, вы опять! Соня, это мифология, тут не бывает научных
объяснений, тут образы, метафоры. Мрак — это не просто темнота, это зло. Когда
в человеке совсем не остается света, то есть ничего доброго, он перестает
отбрасывать тень. Но для человека это в принципе невозможно. Он не может
вместить столько зла, помирает сразу. Поэтому людей без тени нет, как и
животных, и растений. На земле без тени живет только Хзэ. Сонорх использует
его, потом уничтожает, присылает следующего.
— Сонорх, хозяин времени, который питается страданием? —
спросил Дима.
— Да. Надо же, запомнил, — усмехнулся Фазиль. — Хзэ тоже
питается страданием. Сонорх — самый главный демон. Там вообще, во мраке, ртов
много, и все ненасытные.
— Жрецы сонорхи, которые оставили эти развалины, они
отбрасывали тени? — спросил Дима.
— Конечно. Они хоть и служили злу, но все-таки были людьми.
С пупками, с тенью.
— Фазиль, а есть добрая сила, которая противостоит злу? —
спросила Соня.
— Соня, ну вы даете! Такие вопросы странные. Если бы не было
доброй силы, вообще ничего бы не было. Зло даже травинку не способно сотворить,
не то что человека.
— А как же тогда Хзэ, воплощенный, из плоти и крови?
— У Хзэ другой состав крови, плоть другая. Он не живой, он
дурная копия жизни, глумление над жизнью, или болезнь. Елки, как бы вам лучше
объяснить? По шамбальски рак — хзэ. Вот, он вроде раковой опухоли.
— Вроде раковой опухоли, — тихо повторила Соня.
Дима сидел с ней рядом и вдруг почувствовал, как она сильно
напряглась. Он взял ее за руку, пальцы были ледяные. Даже Фазиль заметил, что
голос у нее изменился, удивленно взглянул через зеркало заднего вида.
— Соня, вы что, испугались?
— Нет. Не знаю. Просто устала.
Мюнхен, 1922
Храп князя, вначале вполне безобидный, постепенно нарастал,
приобретал разные звуковые оттенки, походил то на рев автомобильного мотора, то
на рык гигантского хищника. Иногда возникали короткие передышки, князь
ворочался, бормотал, тихо поскуливал. Федор надеялся уснуть, но князь как-будто
нарочно ждал, когда его сосед задремлет, чтобы с новой силой наполнить тесное
пространство купе ревом и рыком.
Федор выходил курить в коридор, возвращался, ложился, опять
вставал и выходил.
«Какой тяжелый, оглушительный человек, — жаловался он своему
отражению в темном стекле, — ни минуты покоя нет, даже когда спит. Я совсем
одурел от этого соседства».
Мысли путались, глаза слипались, он пробовал сосредоточиться
на уютном, спокойном стуке колес, читал про себя стихи. Вспоминалось одно и то
же: «Мне не спится, нет огня; всюду мрак и сон докучный…»
