— Господин Гурджиев, я с большим уважением отношусь к вашим
методикам, но позвольте заметить, что люди, страдающие заиканием, должны
разговаривать как можно больше. Молчание только усугубляет проблему, — мягко
произнес доктор, повернулся к Федору и заговорил по итальянски.
Князь, очевидно, не ожидал этого, он насупился, нервно
покрутил перстень на мизинце, глухо, с пафосом произнес:
— У нас с вами разный подход к человеческим недугам, Эрни.
Вы лечите тело, я исцеляю душу.
— Георгий, вы же утверждаете, что нет никакой души, — ехидно
заметил доктор.
Князь ничего не ответил. Моника принесла еду. Он с жадностью
накинулся на говядину. Федор решил воспользоваться паузой, на всякий случай
отодвинул ногу подальше от тяжелого княжеского ботинка и обратился к доктору по
немецки:
— Господин Крафт, меня зовут Федор Агапкин, я русский,
никогда не был учеником господина Гурджиева, заиканием не страдаю, приехал из
Москвы специально, чтобы встретиться с вами.
— Знаете, я почему-то так и подумал, — доктор весело улыбнулся,
— господин Гурджиев известный шутник и мистификатор.
— Вся наша жизнь сплошная мистификация, — заявил князь с
набитым ртом. — Эрни, говядина отличная, вы оказались правы.
— Я рад, что вам вкусно, Георгий, — кивнул доктор и
обратился к Федору: — Итак, ваша фамилия Агапкин и вы приехали из Москвы.
Позвольте узнать, кто вы по профессии?
— Врач, хирург.
— Где вы учились?
— Медицинский факультет Московского университета, кафедра
мозговой хирургии, — быстро произнес Федор.
Если бы не появилась Моника с двумя чашками кофе, он бы не
удержался и ляпнул, что учился у профессора Свешникова. Он заметил, что князь
отвлекся от говядины, навострил уши. И еще ему вдруг показалось, что, когда он
представился, у доктора изменилось выражение лица.
«Он что-то знает обо мне, — подумал Федор, — он так точно
повторил мою фамилию, для немца непривычную, трудно произносимую, и прежде
всего спросил, где я учился. Но откуда, от кого он может знать? У Михаила
Владимировича давно нет с ним никакой связи. Я нарочно назвал кафедру мозговой
хирургии, было бы логично, если бы он сам задал вопрос о профессоре Свешникове.
Может, сейчас спросит?»
Доктор отхлебнул кофе, вытащил серебряный портсигар, открыл,
размял папиросу, но прикуривать не стал.
— Господин Агапкин, мне бы хотелось о многом с вами
поговорить. Меня очень интересует, как сегодня обстоит дело с медициной в
России. Я со студенческих лет дружу с некоторыми русскими врачами, их судьба
беспокоит меня. У вас ко мне какие-то вопросы медицинского характера, верно?
— Да, конечно. Исключительно медицинского.
— Ну, вот, в таком случае мы с вами обязаны поступить
гуманно, избавить господина Гурджиева от наших скучных профессиональных
разговоров. Вы дождя не боитесь?
— Я люблю гулять под дождем! — Федор залпом допил свой кофе
и вскочил.
— Отличная идея, мы все вместе отправимся гулять в
Английский сад, — сказал князь, спешно дожевывая капусту.
— Нет, Георгий, вам не стоит идти с нами. Вы плохо
выглядите, простудитесь, не дай бог, я буду чувствовать себя виноватым. —
Доктор подозвал официантку: — Моника, сварите, пожалуйста, для этого господина
очень крепкий кофе, чтобы было побольше гущи. Кофейную гущу он обычно ест на
десерт.
Глава 23
Вуду-Шамбальск, 2007
В честь возвращения Йорубы домой из Африки, с сафари,
президентский дворец готовился к банкету. Фазиль позвонил с утра в номер и
смущенно сообщил, что по распоряжению Германа Ефремовича все приглашенные
обязаны соблюдать дресс-код. Мужчины могут явиться только в смокингах, женщины
— в вечерних платьях.
— Йоруба знает, что у вас ничего такого с собой нет. Я вас
отвезу в специальный бутик, там что-нибудь подберете, напрокат. Банкет сегодня
вечером.
Словно по заказу, был солнечный день, без ветра, с
оттепелью. В сквере перед отелем расчирикались воробьи, как будто уже наступила
весна.
— Доброе утречко. Денек выдался чудненький! — воскликнула
администраторша, когда они спустились к завтраку. — Сама природа радуется
возвращению нашего дорогого Германа Ефремовича. Без него жизнь идет скучно,
сиротливо, а вот приехал, солнышко наше, и погода стала солнечной. Софья
Дмитриевна, — произнесла она после паузы уже другим, не восторженным, а
интимным тоном, — для вас специально пригласили парикмахера, визажиста. Милости
прошу в наш косметический салон.
— Спасибо, я обойдусь, — ответила Соня, стараясь не
встречаться глазами с просветленным голубым взглядом.
— Софья Дмитриевна, от всей души советую воспользоваться.
Спа, тайский массаж, всего пара часиков, и вы неотразимы, вам позавидуют
звезды. А звезд во дворце Германа Ефремовича сегодня будет много. Короче, чисто
по женски, по дружески очень вам советую воспользоваться.
— Софья Дмитриевна неотразима и без ваших спа, — сказал
Дима, — если вам не сложно, пожалуйста, оставьте нас в покое.
— Но как же, Герман Ефремович лично распорядился, чтобы
Софью Дмитриевну привели в порядок лучшие мастера. Парикмахер из Парижа,
визажист из Берна специально приглашены для обслуживания вип гостей и прежде
всего для вас, Софья Дмитриевна, — продолжала ворковать администраторша, не
обращая внимания на Диму.
— Послушайте, если вы сейчас же не испаритесь, мы уйдем
завтракать куда-нибудь в другое место. И вообще нам надоел ваш отель. Вы
слишком навязчивы. Я непременно поделюсь впечатлениями с Германом Ефремовичем,
— спокойно произнесла Соня и решилась наконец прямо взглянуть в сияющие голубые
стекляшки.
Администраторша застыла с раскинутыми, приподнятыми руками,
как физкультурница на мозаичном панно. Улыбка стала оползать, губы
перекосились, по румяным гладким щекам прошла быстрая волнообразная судорога.
Сместились, хаотично задвигались лицевые мышцы, точно как это было у горничной
Лойго, но вдобавок у администраторши еще и дыбом поднялась желтая челка и
раздалось странное, с присвистом, шипение.
Не успев сообразить, что происходит, Дима вскочил и встал
между Соней и администраторшей. Рука рефлекторно потянулась к кобуре,
спрятанной под широким свитером.
Тихое однообразное шипение превратилось в речевой поток, в
страшную, грязнейшую матерную брань, со смертельными проклятиями.
Впрочем, длилось это не более минуты. Руки упали. Лицевые
мышцы успокоились, сложились в обычную любезную улыбку. Брань стихла, словно
поток втянулся назад, в темное нутро этого интересного существа. Желтая челка
плавно опустилась, накрыла узкий лобик. Пятясь задом, бормоча извинения и
пожелания от всей души приятного аппетита, приятного дня, чудесного
незабываемого вечера, существо удалилось, исчезло за стойкой бара.
