В аэропорту Федор Федорович, опираясь на руку Зубова,
уверенно затопал к выходу. Он отлично выспался, глаза блестели, спина
выпрямилась, походка стала легче, тверже.
— Единственная во всем городе гостиница, где хозяин шамбал,
— гордо сообщил он Зубову. — С трудом нашел такую, тут все давно уж вудутское.
— Есть разница?
— Для нас — да. Нам сейчас лучше с вудутами дел не иметь.
— Разве это не одно и то же, вудуты, шамбалы?
— Это совсем не одно и то же, Ваня. По сути, это две разные
цивилизации.
Багаж они не сдавали, две небольшие дорожные сумки висели на
плече Ивана Анатольевича. Как только вышли в зал прилетов, Зубов увидел
молодого человека с плотным листком бумаги с аршинными буквами: «Агапкин».
Юноша был местный уроженец. Плоское круглое лицо, узкие
щелочки глаз, черный густой ежик волос. Старик направился прямо к нему.
— Привет, я Агапкин. Вы Рустам?
— Зд-д-равствуйте, к-как д-долетели?
— Отлично. Познакомьтесь. Это Зубов Иван Анатольевич. Это
Рустам. Я хорошо знал его прадеда Дакабу.
— Д-дедушка Да р-рассказывал п-ро в-вас, я б-был
м-маленький, н-но п-помню. — Рустам взял у Зубова сумки.
Пока шли вдоль стоянки к машине, холодный ветер бил в лицо,
выл тоскливо, как живое существо. Впереди лежала бескрайняя белая степь.
— Дедушка Да в двадцать девятом году прошлого века был
такой, как ты сейчас, не дедушка вовсе, а молодой человек, обещал стать
отличным лекарем, — весело болтал Агапкин, — ты на него похож. Между прочим,
Дакабу — настоящее древнее шамбальское имя. Даже в двадцать девятом году такие
имена были редкостью, в основном давали мусульманские, — объяснил он Зубову.
Машина оказалась стареньким потрепанным бежевым «Опелем».
Старик уселся на переднее сиденье, развернулся к Зубову и сообщил:
— Сейчас едем в гостиницу. Часик передохнем, потом к
развалинам. Рустам отвезет нас, ты ни за что не найдешь вход в лабиринт.
— В какой лабиринт?
— В тот самый. Схему помнишь?
— Погодите, но ведь он под землей!
— А ты думал, в небе?
Машина довольно бодро помчалась по степной трассе. Иван
Анатольевич с тоской смотрел на монитор своего телефона. Сети не было. Он
совсем забыл, что в царстве Йорубы ужасная мобильная связь.
«Но может быть, это, наоборот, хорошо? — подумал Иван
Анатольевич. — Иначе я бы вряд ли удержался, позвонил бы Диме».
В последнем своем послании по электронной почте Дима
написал, что здесь творится полнейшая чертовщина. На зоне и в гостинице люди
Хота, и сам он где-то рядом. В лаборатории каким-то образом оказался старый
Сонин ноут, который остался на яхте, куча записок от Хота, в холодильнике
пробирки с его кровью. Соня уже сделала анализ, результаты такие, что в двух
словах не расскажешь. Соня молчит, иногда как будто леденеет, иногда оживает,
но почти ничего не хочет объяснить.
Послание было длинным и сумбурным. Диму, так же как Зубова,
очень беспокоило участие шефа в дикой затее с ПОЧЦ. Но все-таки Соня беспокоила
его больше. В конце он написал: «Было бы хорошо, если бы Ф.Ф. прилетел сюда, но
я понимаю, это совершенно невозможно».
В отличие от Зубова, Дима ко всем мистическим чудачествам
старика относился вполне спокойно. Они с Агапкиным легко нашли общий язык.
«Может, потому что Дима — уже другое поколение? — думал Иван
Анатольевич. — Им не досталось столько диамата, сколько нам. Им не вдалбливали
так старательно, что ни Бога, ни черта не существует. Хотя при чем здесь
диамат? Просто Дима терпимей и, наверное, умней меня».
Иван Анатольевич смотрел в окно, на белую степь. Ему
приходилось вместе с Кольтом летать в царство Йорубы, но зимой он тут еще ни
разу не бывал. Надо сказать, весьма унылое зрелище. Простыня какая-то.
Старик оживленно беседовал с Рустамом. Прислушавшись, Иван
Анатольевич с изумлением обнаружил, что не понимает ни слова, и догадался: они говорят
по шамбальски. Не удержался, спросил:
— Федор Федорович, когда вы успели выучить этот язык?
— Я здесь год жил. Потом еще приезжал несколько раз.
Пришлось освоить. В двадцать девятом из местного населения почти никто не
говорил по русски. Недавно я повторил пройденное, материалы экспедиции на самом
деле не зашифрованы, они просто написаны по шамбальски, я их перевел.
— Погодите, разве у шамбалов не кириллица? Я видел тетрадки,
там какая-то клинопись.
— У шамбалов свой алфавит, ему больше пяти тысячелетий, но
его во всем мире знает человек сто, наверное.
Старик поговорил о чем-то с Рустамом, потом опять повернулся
к Зубову.
— Ты извини, Рустаму так легче, он по русски сильно
заикается. Вот он свой алфавит знает. Молодец. Сейчас кое что переведу тебе.
Фазиль, шофер, возит Соню и Диму, одноклассник Рустама. Сегодня утром он привез
их к нему в кафе, завтракать. Они решили съехать из шикарного отеля, в который
их поселили по приказу Йорубы, и перебраться в гостиницу «Дакабу», как раз куда
мы и направляемся. Она принадлежит отцу Рустама.
— Названа в честь прадедушки, вашего знакомого?
— Молодец. Догадался. Слушай дальше. Во дворце сегодня
праздник, в честь возвращения Йорубы с сафари. Там будут все. Петр, Соня, Дима,
Орлик Елена Алексеевна.
— Ну да, конечно, — спохватился Зубов. — Денис Нестеренко
сегодня утром должен был встретить Светика. Между прочим, ваша конспирация
висела на волоске.
— Ерунда. Ничего не висела! Великая балерина летает только
частным самолетом, и твой Нестеренко встречал ее в другом аэропорту. Учти, если
у тебя появится сеть, не вздумай звонить никому, даже Диме.
— А вдруг он сам мне прозвонится? Что, не отвечать?
— Отвечай обязательно, только не говори, где ты.
Гостиница оказалась совсем маленькой, всего семь номеров,
два из которых предназначались Соне и Диме.
— Федор Федорович, вы не думаете, что часов в двенадцать
ночи они просто приедут сюда ночевать? — спросил Зубов.
— Не думаю.
— Почему?
— Потому что сегодня четвертое марта.
С хозяином гостиницы, отцом Рустама, Федор Федорович говорил
тоже по шамбальски, хотя хозяин вовсе не страдал заиканием и мог отлично
говорить по русски. Зубову показалось, что они давно знакомы. Со старым
дедушкой Али, сыном того самого Дакабу, Агапкин обнялся и расцеловался как с
родным. В двадцать девятом году Али было пять лет.
