Дедушку Али под руки привели прямо в их номер, усадили на
диван. Сравнивая двух стариков, Зубов с изумлением отметил про себя, что
Агапкин выглядит безусловно моложе.
Обед принесли в номер, хотя имелось большое, совершенно
пустое кафе. Иван Анатольевич не стал спрашивать, почему нельзя пообедать в
кафе, он устал задавать вопросы. С удовольствием ел жареную курицу и лепешки с
местным горячим сыром, пил отличный крепкий кофе.
Хозяин покинул их, и было очевидно, что он отправился
исполнять какое-то поручение Агапкина. Они остались втроем с дедушкой Али.
Минут десять старики оживленно болтали, не обращая внимания на Зубова.
Несколько раз прозвучало имя Михаил. Старый шамбал произносил его довольно
четко.
«Не может он, в самом деле, помнить Михаила Владимировича»,
— подумал Зубов, вышел в маленький холл, открыл окно, закурил. Окно выходило во
внутренний двор. Он увидел, что в «Газель» грузят какие-то коробки. За руль сел
хозяин. «Газель» уехала.
Вернувшись в гостиную, он застал двух стариков, склоненными
над схемой, которую накануне они вдвоем с Агапкиным старательно перерисовывали
из старой тетради.
— Али говорит, ничего не изменилось, — сообщил Агапкин, —
лабиринт в полном порядке.
— Там должно быть холодно, под землей, — осторожно заметил
Зубов.
— Теплей, чем снаружи, ветра нет. А морозец сейчас
слабенький, градуса три, не больше, — утешил старик.
Они еще немного посовещались над схемой по шамбальски.
Пришел Рустам, забрал остатки обеда, увел дедушку.
— Может, вы наконец расскажете мне, что мы собираемся делать
в этом лабиринте? — спросил Зубов.
Старик скинул тапочки, улегся на диван, руки положил под
голову.
— Иван, советую тебе подремать часик, ночь впереди бессонная.
Через лабиринт мы проникнем к развалинам. Ты же сам говорил, там закрытая зона.
Не волнуйся, идти придется недолго, у Рустама есть хорошие фонари. Надеюсь, ты
не страдаешь клаустрофобией?
— Не страдаю.
— Я почему-то так и думал, — старик зевнул. — Ложись, Иван,
не маячь перед глазами.
— Федор Федорович, я вам не мальчик, хватит морочить мне
голову! — не выдержал Зубов.
Старик приподнялся на локте, посмотрел на него и ласково
улыбнулся.
— Иван, я понимаю, я старый пердун, совсем замучил тебя. Ну
посуди сам, если я скажу: на развалинах мы будем заниматься магией, тебе ведь
не станет от этого легче?
— Какой? Белой или черной? — сипло спросил Зубов.
— Откуда я знаю? По моему, это одно и то же. Дурацкие игры.
Дурацкие, но очень древние. Видишь ли, настал момент, когда я вынужден наконец
побеседовать с господином Хотом на его родном языке. Не стану хвастать, что
владею им в совершенстве, но некоторые грамматические правила мне известны.
Ложись, Иван, отдохни. Что мог, я тебе объяснил.
Мюнхен, 1922
Федор проснулся от тихого стука в дверь, зажег лампу у
кровати. Ходики на стене показывали семь утра.
— Как, вы еще не встали? — удивился доктор Крафт. — Жду вас
внизу через двадцать минут. Позавтракаем в поезде.
Федор плохо соображал спросонья. Только под душем он
вспомнил, что вчера Эрни сказал ему: «Рано утром мы уезжаем в Берлин, не
проспите».
Портье уже выписал счет, Федор вытащил купюры из бумажника и
заметил:
— Тут только за один номер и один обед.
— Разве господин занимал два номера и ел два обеда? —
улыбнулся портье.
— Нет, но…
— Идемте, таксомотор ждет, — сказал доктор.
Федор, часто моргая, позевывая, вышел из отеля, уселся рядом
с доктором на заднее сиденье и, когда автомобиль тронулся, решился спросить:
— А как же князь?
— Насколько мне известно, господин Гурджиев завтра
отправляется в Париж. Федор, скажите, с какой стати вы собирались платить за
него?
— Ну, не знаю, так с самого начала повелось.
— Поразительный пройдоха, — доктор усмехнулся, — все мало
ему. На самом деле господин Гурджиев весьма состоятельный человек и денег у
него куда больше, чем у вас.
— Я трачу казенные, — сказал Федор сквозь зевоту, — меня
предупредили, что князь любит пожить за чужой счет, и денег выдали много.
— Молодцы! — кивнул доктор. — Щедрые товарищи. Наверняка и
за посредничество отвалили ему порядочно.
— Я весь был напичкан драгоценностями, — понизив голос,
признался Федор. — Бокий нацепил мне запонки и галстучную булавку с гигантскими
рубинами, а что было спрятано в плечах пиджака и в подметках штиблет, не знаю.
Пиджак и штиблеты я отдал князю.
— Ну, как после этого не поверить в магические способности
господина Гурджиева? — хохотнул доктор. — В восемнадцатом он вытянул у
большевиков огромную сумму якобы на поиски золота скифов и не потрудился хотя
бы для приличия сделать вид, что снаряжает экспедицию. Сейчас вот опять облегчил
казну молодого рабоче-крестьянского государства. Недавно Гурджиев приобрел
чудесное поместье под Парижем, старинный замок. Уверяет, будто заработал на эту
покупку, разукрашивая воробьев желтой краской и продавая их как канареек. Вы,
кажется, имели счастье видеть балет в его постановке?
— Да, в Берлине. Очень странное зрелище. Люди производят
самые неестественные, неудобные движения и потом падают, как деревянные куклы.
Они подчиняются ему беспрекословно, мужчины, женщины, разного возраста, разной
национальности, занимаются какой-то ерундой под его руководством.
Таксомотор подъехал к вокзалу, через десять минут доктор и
Федор сидели в купе первого класса. Поезд тронулся. Дождавшись контролера, они
отправились завтракать в вагон ресторан.
Горячий омлет с сыром и две чашки настоящего крепкого кофе
окончательно привели Федора в чувство.
Все прошедшие дни были прожиты в каком-то чаду. Он страшно
устал от князя, он не спал несколько ночей, масса впечатлений навалилась на
него, он не мог ничего осмыслить.
— Вы, кажется, проснулись, наелись, восстановили силы, —
весело заметил Эрни. — Столько времени провести с Георгием Гурджиевым и не
сойти с ума — уже подвиг. Впрочем, вам полезно познакомиться с этим мошенником.
Легче будет понять механику событий. Как он вам представился? Князь Нижерадзе?
Смешно.
— Он обещал объяснить происхождение этого псевдонима, но так
и не объяснил, — сказал Федор.
— Паспортом князя Нижерадзе некоторое время пользовался
Иосиф Джугашвили. Называя себя так, Георгий тешит ущемленное самолюбие. Они с
Иосифом имели равные шансы. Их двоих когда-то выбрали из семинаристов
Тифлисской духовной семинарии. У обоих ярко проявлялись медиумические
способности, в сочетании с диким тщеславием и жестокостью. Георгию не хватило
терпения. Он легкомыслен и горяч. Хвастун, принялся сразу демонстрировать свое
искусство, устраивать балаганы в Москве, в Петербурге. А Иосиф терпеливо ждет. В
результате Георгий получил в рабство несколько десятков снобов,
экзальтированных дам и прочего сброда. Он может наслаждаться властью в своем
поместье под Парижем, консультировать эзотерических психов вроде Эккарта и
Хаусхофера, давать уроки шаманской магии полоумному Адольфу. Это его потолок.
Между тем как Иосифу предстоит действовать в иных, планетарных масштабах. Он
дождется своего часа и получит в рабство миллионы.
