— Эту традицию ввел Герман Ефремович, — тут же объяснила
дама распорядительница, — среди гостей много тех, кто заботится о своем
здоровье, следит за весом.
Дама и официант удалились. Вдали проплыла Светик, в золотом
переливающемся платье, в сопровождении свиты охранников и распорядительниц. Ее
усадили за стол у эстрады, самый большой, человек на десять. Там уже сидел
Кольт, а рядом поблескивала багровая лысина Эммануила Хота.
Петр Борисович привстал, поцеловал Светика в щеку. Хот тоже
привстал, галантно приложился к ее руке. Затем оба сели и продолжили мирно
беседовать. Через минуту появился Йоруба. Он легко вскочил на эстраду.
— Всем приятного аппетита! Кушайте, пейте на здоровье, мои
родные! Не забудьте загадать желание, когда отведаете жареного жирафа. В Африке
жарко, у меня в степи снег и холодный ветер, я хочу всех вас, родные мои,
обнять и согреть у огня моего очага.
Гул смолк. Гости слушали. Те, кто сидел спиной к эстраде,
повернули головы. И все улыбались. Соня заметила, как у пожилой дамы за
соседним столом вздулась жила на вывернутой шее и дрожит краешек рта,
растянутого в улыбке.
Йоруба спрыгнул с эстрады и сел за стол к Кольту и Хоту.
— Елена Алексеевна, вы сказали Хот часто приезжает в зону.
Зачем? — спросила Соня.
— Он пишет книгу о сонорхах. У него есть собственная версия
их происхождения. Он считает, что они наследники древнейшей цивилизации Туле.
— Почему не Атлантиды или Гипербореи?
— Господин Хот утверждает, что это одно и то же.
— А Шамбала?
— Именно о Шамбале я спросила его в первую очередь. Он
уверен, что это явление совсем иного порядка. Местное население делится на
вудутов и шамбалов. Происхождение названий до сих пор не ясно. По мнению Хота,
шамбалы никакого отношения к Шамбале не имеют. Племя вудутов древней, более
развито интеллектуально и биологически совершенней. Шамбалы — раса рабов,
полуживотных.
— Ого! Даже так? — Соня тихо присвистнула. — А вы что
думаете об этом?
— Я думаю, господин Хот шутит. Он любитель черного юмора и
горячих дискуссий. На самом деле вудуты и шамбалы одинаково древние,
родственные народы, и сонорхи ничего не принесли в эту степь, наоборот, они
пришли, чтобы взять.
— Что именно?
— Все. Науку, культуру, медицину. Тут существовала очень
древняя цивилизация. Сонорхи все из нее высосали и засекретили, сделали
достоянием узкого круга посвященных. Отголоски тех древних знаний блуждают по
разным тайным обществам, орденам, шифруются, меняются до неузнаваемости,
выворачиваются наизнанку и обретают обратные смыслы. Впрочем, я не исключаю,
что моя версия полный бред. Пока я не найду эрбу, говорить вообще не о чем.
— Эрбу?
— Плотная твердая ткань, сделанная из волокон какого-то
местного растения. На ней писали, это вроде египетских папирусов. Должна
существовать огромная библиотека эрбу и глиняных табличек. Герман Ефремович
помешан на сонорхах. Если узнает, что я ищу тут на самом деле, он меня просто
выгонит. А если об этом узнают в научных кругах, меня назовут сумасшедшей.
— Но вы ведь на чем-то основываете свою версию? Какие-то
следы той древней цивилизации остались? — спросил Дима.
— Все, что осталось, принято приписывать сонорхам. Но
знаете, если на заборе нацарапано «Спартак — чемпион», это не значит, что его
сложили римские гладиаторы. Когда я впервые приехала в эту степь, меня,
конечно, интересовали прежде всего сонорхи и местной мифологией я занималась
исключительно в связи с ними. Но вдруг обнаружила поразительную вещь. У двух
родственных народов, тысячелетиями живших на одной территории, не просто
разные, а диаметрально противоположные мифологические представления о
происхождении мира и человека. У вудутов традиционная языческая схема. Грозные
боги терзают друг друга, побеждает сильнейший. В перерыве между битвами
создается человек, существо примитивное, бесправное. Рабочая сила для
обслуживания богов победителей. Культ крови, человеческие жертвоприношения. А у
шамбалов творец всего сущего Элохим, это соответствует одному из имен Бога в
Пятикнижии. Человека он создал по своему образу и подобию. Никакой жестокости,
насилия, неравенства. Это противоречит всем известным древним мифам и впервые
возникло только в Бытии.
— В Ветхом Завете хватает жестокости и насилия, — заметила
Соня.
— Да, однако, в Бытии, в первых главах, есть отголосок любви
и свободы. Потом, конечно, начинаются всякие ужасы, возникает идея Бога
карающего, беспощадного, но это уже более поздние наслоения. Ненасильственный
источник первых глав Библии до сих пор неизвестен, всегда считалось, аналогов
нет. Но мне удалось найти несколько глиняных табличек, очень глубоко под
развалинами, и, судя по органическим остаткам в слое почвы, они древнее Бытия.
— Но может быть, это все-таки таблички сонорхов?
— Исключено. Храм построили на месте древнейшего
шамбальского кладбища. Таблички, безусловно, созданы шамбалами, там текст,
который сонорхи просто не могли написать, он полностью противоречит всем их
доктринам, их мировоззрению! Я вам уже рассказывала, кому они поклонялись.
— Как же вы сумели прочитать текст?
— Среди стариков шамбалов остались те, кто знает древний
алфавит. А вообще, ничего этого я вам не говорила. Если Герман Ефремович
узнает, вышибет меня отсюда под зад коленкой.
И вдруг погас свет. Гул изумления побежал по залу. Рядом
послышались голоса:
— Неполадки с электричеством, из-за сильного ветра, сейчас
исправят.
— Нет, я уверена, так и было задумано, сейчас начнется
что-нибудь интересное.
— Герман не может без сюрпризов.
— Тихо, тихо, смотрите!
В кромешной тьме по полу поползли белесые полосы светящегося
тумана. Призрачные змейки стелились под ногами, между столами, взвивались к
потолку, обретали форму человеческих силуэтов. Вместе с ними нарастали гулкие,
какие-то подземные звуки. Вой, стоны, всхлипы, невнятное бормотание.
Конечно, было понятно, что туманные фигуры — фокусы
иллюминации, а звуки раздаются из динамиков, но все равно стало жутко.
Казалось, призраки поднимаются из глубины промерзшей степной земли, вьются,
заглядывают в глаза черными дырами своих глазниц.
Люди за столами сначала притихли, потом начали негромко
переговариваться.
— Класс! Прямо как настоящие!
— Ой, блин, да он смотрит, смотрит на меня! Эй, ты, чего
уставился?
— Не нравишься ты ему.
