Из ресторана стали выходить гости, шумная толпа рассыпалась
по фойе, у Валерия Ивановича запищала рация.
— Простите, мне нужно идти, — сказал он и быстро зашагал
прочь, исчез в толпе.
Соня отвлеклась всего на секунду. Когда она опять взглянула
на Ника, увидела, что он сидит все так же, но голова поднята, взгляд устремлен
вверх, на Хота, который стоит над ним неподвижно и смотрит ему в глаза. Сквозь
гул толпы, голоса, смех, звонки мобильных Соня вдруг различила странный звук,
шипение, как будто вода капает на раскаленную сковородку. Звук этот издавал
Хот, непонятно, каким образом, губы его были плотно сжаты.
— Что вы делаете? Прекратите!
Хот никак не отреагировал, не шевельнулся, только шипение
слегка усилилось.
— Ник! — громко позвала Соня, протянула руку, тронула плечо
несчастного красавца.
Она лишь слегка прикоснулась, но он вдруг стал заваливаться
набок, как тряпичная кукла, перевесился через подлокотник кресла. Хот приподнял
его за плечи, усадил ровно.
— Что вы с ним сделали? — Соня вскочила, схватила запястье
Ника, пытаясь найти пульс.
Не нашла. Кожа была влажной и холодной.
— Оставьте его, Софи, не суетитесь.
Соня почувствовала, как струйка ледяного пота пробежала
между лопатками. Пальцы Хота сжали ее левый локоть, и показалось, что ледяные
крепкие когти сжимают ей сердце. Тело Ника сидело в кресле. Люди сновали мимо,
туда, сюда, очень много людей, но они вдруг стали таять, потеряли плотность и
ясные очертания, превратились в призраков, вроде тех дымчатых фигур, которые
носились по ресторанному залу перед началом трапезы.
Кричать, звать на помощь не имело смысла, призраки не
помогут.
Глава 27
Берлин, 1922
Голоса долетали, как сквозь вату, Федор понимал, что говорят
по русски, несколько раз прозвучало его имя, но о чем шла речь, сколько человек
участвовало в разговоре, он определить не мог.
Голова почти не болела, однако продолжался странный гул в
ушах. Губы и ноздри горели. Кляп, смоченный нашатырем, обжег кожу. Впрочем,
никакого кляпа уже не было. И руки развязали. Только на глазах осталась
повязка.
Прежде чем шевельнуться, Федор прислушался, принюхался.
Следовало решить, стоит ли выдавать себя? Или будет разумнее притвориться, что
он все еще без сознания?
Разговор закончился пару минут назад. Прозвучали тяжелые
мужские шаги по чему-то мягкому, вероятно, пол в помещении был покрыт толстым
ковром. Хлопнула дверь.
Он уже определил, что лежит на диване. Где-то справа
приоткрыто окно, оттуда веет свежим ветром. Куртку и ботинки с него сняли, но
брюки и джемпер не тронули. Значит, письмо должно быть на месте, в нагрудном
кармане сорочки под джемпером.
Федор смутно помнил, как его затащили в машину. Помнил, как
вынесли из машины, уложили, ощупали, вывернули карманы брюк.
«Кажется, письмо на месте, а все-таки не худо проверить», —
подумал он, и тут низкий мужской голос произнес по русски:
— Ну, ну, Дисипль, хватит притворяться. Вы уже очнулись,
можете снять повязку.
Федор резко сел, сорвал повязку, увидел небольшой, уютный,
дорого обставленный кабинет. Письменный стол. Напротив дивана кресло. В кресле
пожилой мужчина, длинный, худой, но с большим животом, совершенно лысый, в
добротном сером костюме. Верхний свет не горел, только лампа на столе, потому
не сразу удалось разглядеть лицо, казавшееся слишком темным для европейца.
Не удержавшись, Федор быстро провел ладонью по груди. Он так
надеялся почувствовать под джемпером сложенный вчетверо листок почтовой бумаги,
но тут же понял, что письма все-таки нет.
— Письмо у меня, — утешил его незнакомец, — вот оно.
Глаза привыкли к полумраку. Теперь он видел, что незнакомец
рябой, черты грубые, тяжелый взгляд исподлобья. В правой руке, между толстыми
короткими пальцами, подрагивает бесценный листочек.
— Вы должны быть благодарны мне, Дисипль, — изрек он и
обнажил в улыбке мелкие желтоватые зубы, выпуклые бледные десны, — товарищ
Радек известный шутник, но его головорезы шутить не любят. Если бы я не
вмешался, вас бы допросили с пристрастием, а потом… Ладно, не будем о грустном,
к тому же времени у нас в обрез. Вы должны успеть на поезд.
Маленькие, глубоко посаженные глаза смотрели прямо на
Федора. Цвет глаз какой-то неопределенный, студенистый.
Изрытое оспой лицо, улыбка, обнажающая бледные десны,
студенистые глаза, все это слилось наконец в единый, смутно знакомый образ.
Почему-то зазнобило. Показалось, что в комнате полярный холод.
— Вот и хорошо, что вы сами догадались, — господин Хот
одобрительно кивнул, — не люблю представляться, знакомиться. Тем более с теми,
с кем и так уж знаком.
— Я вас не знаю. Впервые вижу.
Федор удивился, насколько трудно ему было говорить. Зубы
стучали от холода, он едва не прикусил язык.
— Не лукавьте, Дисипль. Видите впервые, но слышали обо мне
много. Я давно уж наблюдаю за вами, мне хочется понять, чем вы так симпатичны
Крылатому змею? И вот представился замечательный случай. Возьмите письмо, оно
ваше.
Федор не мог поверить, не сразу решился протянуть руку.
Пожелтевший листок плясал перед его лицом. Толстые пальцы легко разжались.
Федор отвернулся, задрал джемпер, быстро спрятал письмо назад, в карман
сорочки, и даже пуговки клапана застегнул.
— Так распорядилась судьба, — произнес Хот и вальяжно
откинулся на спинку кресла. — Я уважаю прихоти этой особы и подарков ее ни у
кого не отнимаю. Письмо принадлежит вам, вы можете делать с ним что угодно.
— То есть я могу отдать его Ленину? — ошалело прошептал
Федор.
— Конечно, можете. Но с одним условием. Видите ли, Татьяна
Михайловна арестована.
— Что? — Федор вскочил с дивана, шагнул к Хоту, едва не
вцепился в лацканы его пиджака. — Что вы сказали?
— Ну, зачем так нервничать? — Хот сделал быстрый жест рукой,
и незримая, но мощная ледяная волна отбросила Федора назад, к дивану.
— Это невозможно! — крикнул Федор, поперхнулся криком,
закашлялся так, что из глаз брызнули слезы.
— Дисипль, вы мне не нравитесь, — жестко сказал Хот, — вам
сейчас нужна ясная голова, да и времени почти не осталось. Извольте выслушать,
спокойно и внимательно. Все в ваших руках. Вручите письмо Ленио. Это будет
благородный поступок, настоящий подвиг. Вы спасете отечество от грядущей
кровавой тирании. Но потеряете вашу Таню, а следом за ней всех, кто вам дорог.
Есть и другой вариант. В Москве вы встретитесь с моим доверенным лицом. Он
следователь, ведет дело гражданки Даниловой Татьяны Михайловны. Фамилия его
Мухин. Отдадите ему письмо, взамен получаете Таню.
