— Я вам не верю, — Федор сжал виски и помотал головой, — вам
нужна кровавая тирания, вы долго искали того, кто способен осуществить ее. Вы
вряд ли станете так рисковать.
Хот засмеялся. Смех у него был противный, тонкий. Массивное
брюхо под пиджаком колыхалось.
— Дисипль, я обожаю рисковать. К тому же Кобе не помешает
еще одно испытание. Мне любопытно, как он решит эту задачку. А вдруг справится?
— Хот подмигнул. — Впрочем, это никоим образом не умалит ваш подвиг. Слушайте,
может, вы наденете ботинки? Светает, вы опоздаете на поезд.
Федор обулся, вместе с Хотом вышел в полутемную прихожую. На
вешалке висела его куртка, рядом легкое серое пальто Хота. Молча оделись. Ни в
квартире, ни на лестничной площадке не было ни души. Хот достал из кармана ключ
и запер дверь. Пешком со второго этажа спустились вниз. Мраморную лестницу
покрывал ковер. Внизу, у лифта, дремал на стуле толстый седовласый швейцар. Не
разбудив его, выскользнули на улицу.
Оказалось, что дом, в который притащили Федора, всего в
одном квартале от пансиона.
— Вы любите рисковать, но блефовать тоже, — решился
произнести Федор, — где гарантия, что Таню потом опять не арестуют?
— Гарантия? — Хот усмехнулся. — Только мое слово. Ну,
Дисипль, рассудите здраво, я ведь мог бы и не отдавать вам письмо. Но я отдал.
И если вы все-таки решите не вручать его Ленио, сможете отправить вашу Таню за
границу вместе с сыном и братом.
— Легально?
— Э, нет, это скучно. Пусть будет приключение. Обожаю
приключения.
— Михаилу Владимировичу придется остаться? — чуть слышно прошептал
Федор.
— Мг-м. И вам тоже.
— Почему?
Хот резко остановился, развернулся, взглянул на Федора и
произнес с издевательским пафосом:
— Такие люди нужны России!
Потом опять засмеялся, мерзко, тоненько захихикал и добавил,
сквозь смех подрагивая, всхлипывая:
— Вы сильно разозлили Радека. Я мог бы отдать вас его
головорезам на растерзание, как отдал недавно милую парочку, фрау Розу и герра
Карла.
— Розу Люксембург и Карла Либкнехта? — решился уточнить
Федор.
Хот кивнул и скорчил трагическую гримасу.
— Бедняжки, они так ничего и не поняли. — Он выпятил нижнюю
губу и продолжил хныкающим голосом: — А вы, Дисипль, не удосужились
поблагодарить меня за то, что я спас вам жизнь. Это обидно и по меньшей мере
невежливо.
Федор открыл рот, чтобы произнести «благодарю», но почему-то
не смог, слово застряло в горле. Они уже подошли к двери пансиона. Ключ лежал в
кармане куртки.
— Вы не дали меня убить потому, что это вам нужно, — сказал
Федор, — вы вряд ли делаете что-либо бескорыстно, из добрых побуждений, и я вам
все равно не верю. Таню арестовать могли, доносов на нее много, но один звонок
Ильичу, и ее выпустят.
— Да? Вы так думаете? Ну что ж, не смею настаивать. Это ваш
выбор, Дисипль. Вам решать.
Федор сунул ключ в скважину. Хот приподнял шляпу, поклонился
и пошел прочь, слегка приплясывая, лихо щелкая каблуками.
— Подождите! — окликнул его Федор.
Хот остановился, оглянулся, еще раз поклонился:
— Дисипль, я весь внимание!
— Письмо могут отнять по дороге.
— Ни в коем случае, все под контролем. Письмо, а также
инструкция, с именами и адресами, которую вручил вам доверчивый и благородный
генерал Данилов и которую вы спрятали под подкладку чемодана, останутся при
вас. Кстати, не желаете ли избавиться от соперника? Как раз подходящий случай.
Получится легко, элегантно. Никто никогда не узнает, его свои прикончат за
предательство, и вы совершенно ни при чем.
У Федора стало холодно в животе, будто в желудок, как в
резиновую грелку, насыпали колотого льда. Хот тихо, тонко захихикал, поднял
палец:
— Подумайте, Дисипль. Хороша идея, а? Дарю! Что-нибудь еще
хотите спросить?
— Да, хочу! Если, допустим, я отдам письмо этому вашему
Мухину, но расскажу Ленину содержание письма и все, что мне теперь известно,
тогда как?
Хот нахмурился, помотал головой, приложил палец к губам, и
послышался странный звук, тихое шипение, словно где-то капала вода на
раскаленный металл. У Федора побежали мурашки по спине, он не мог произнести ни
слова. Шипение кончилось так же внезапно, как началось. Хот подпрыгнул, хлопнул
в воздухе ногами, послал воздушный поцелуй и пропел:
— До свидания, Дисипль! До скорой встречи! Потом отбил
несколько тактов степа, закружился посреди влажной мостовой, раскинув руки, и
так, кружась, подскакивая, подкидывая шляпу, весело напевая, исчез за
поворотом.
Федор оставил ключ в скважине, бросился следом, домчался до
перекрестка, огляделся. Улицы были пусты и безлюдны.
Вуду-Шамбальск, 2007
Дима открыл глаза и ничего не увидел. Какая-то холодная
рыхлая масса облепила ему лицо, было темно, в ушах гудело, ныл затылок и жутко
тошнило. Он попытался шевельнуться, поднять руку, стряхнуть с лица это
холодное, влажное, но рука не слушалась, стала как чужая.
— Эй, ты вообще живой? Ну, очнись наконец, не пугай меня.
Голос показался знакомым. Дима медленно подвигал пальцами,
глубоко вдохнул, выдохнул. По лицу заскользила мягкая ткань. Он догадался, что
это обычное махровое полотенце. Сквозь мутную пелену он увидел Фазиля, но
как-то странно, вниз головой.
— Я снегом тебя умыл, — объяснил Фазиль, — ты извини, я тебя
не стал бы будить, но видишь, какая история, шину прокололо, надо запаску
ставить, я один не справлюсь.
Диме удалось пошевелить пальцами, но главное, он определил
местоположение своего тела в пространстве и во времени. Он лежал на заднем
сиденье машины. Была глубокая ночь. Мела метель. Машина стояла посреди степи.
Фазиль находился снаружи и придерживал дверь, которая тряслась от ветра. Салон
заметало снегом.
— Где Соня? — пробормотал Дима, едва ворочая языком.
Кое как он умудрился сесть. От движения боль в затылке и
тошнота усилились. Фазиль закрыл дверь, влез на переднее сиденье, достал
термос, протянул Диме стакан горячего кофе:
— Пей, только смотри не ошпарься.
Дима с трудом донес металлический стаканчик до рта, сделал
несколько глотков, и тут же пришлось опять открыть дверь, выскочить наружу.
Началась неудержимая рвота.
— Чего ж ты так наклюкался? — сочувственно спросил Фазиль.
