— Мама, кто это? — испуганно прошептал Миша.
— Вы не предупредили, что явитесь с ребенком, — строго
заметила дама, — и почему я видела возле вас какого-то мужчину? Кто это?
— Никто. Посторонний человек, он подошел случайно, — виновато
пробормотала Таня, — а сына я никак не могла оставить дома. Простите.
— Ну, ладно, не будем стоять на месте, мы привлекаем
внимание, идемте куда-нибудь.
Они двинулись вперед, к Арбату. Миша молчал, изумленно и
обиженно. Дама ему не понравилась, к тому же шли опять слишком быстро. Он
вырвал руку, забежал вперед, встал, вскинув голову, уперев кулачки в бока, и
громко спросил:
— Мамочка, эта белая дама кто?
— По телефону я не рискнула представиться, — сказала дама,
сдержанно улыбнувшись, — меня зовут Элизабет. Я работаю в Нансеновском фонде
помощи голодающим. Честно говоря, я едва узнала вас, вы выглядите значительно
старше, чем на фото, которое передал ваш муж.
— Вы видели моего мужа?
— Нет. Мой муж общался с вашим мужем в Галлиполи. Могу вас
поздравить, месье Данилофф присвоено звание генерала. Он передал для вас
письмо, однако мы с мужем решили, что это может быть опасно. Ваш отец служит у
Ленина.
— Мой отец врач, он вовсе им не служит.
— Ну, не знаю, как это называется. Он часто бывает в Кремле.
По нашим сведениям, туда пускают только проверенных людей, членов
большевистской партии.
— Нет, он не состоит в партии, он просто консультирует,
лечит их. Где же письмо?
У Тани сел голос, она могла говорить только шепотом.
— Я уже объяснила, письма у меня нет. Когда мы отправлялись
в эту страну, нас предупредили, что при всем кажущемся хаосе тайная полиция,
ВЧК, здесь работает великолепно, особенно это касается Москвы и Петрограда. Я и
так сильно рискую, встречаясь с вами. Но поскольку месье Данилофф ранен, я не
сочла возможным пренебречь обещанием, пусть даже данным не мной, а моим мужем.
— Ранен?
Таня остановилась, сильно сжала Мишину руку. Ей было
известно, что в ноябре двадцатого Павла, тяжело раненного, полумертвого вывезли
из Ялты, когда эвакуировалась армия Врангеля. Она знала, что он выжил, служит в
штабе генерала Кутепова в Галлиполи.
— Не надо так пугаться, теперь опасность для жизни миновала,
— смягчилась дама, заметив, как побледнела Таня.
— Это уже третье ранение.
— Третье? Да, неприятно. Что делать, он военный. — Элизабет
грациозно повела плечами. — Ну, успокойтесь, уже все хорошо. Он поправляется.
— Благодарю вас, Элизабет. Скажите, как это могло произойти?
Там ведь нет боевых действий.
— О, там есть нечто другое, едва ли не худшее.
Разочарование. Деградация. Кое кто не выдерживает, сходит с ума. Одному
молодому капитану померещилось, будто генерал Данилофф — красный шпион, на том
основании, что его тесть в Москве лечит Ленина, ну и еще, при генерале живет
еврейский юноша, Джозеф Кац. А для некоторых деятелей белого движения все евреи
красные.
— Джозеф Кац? Ося! Боже мой, о нем так давно не было вестей.
Скажите, как он? Я не видела его сто лет.
— Джозеф — прелестный мальчик, талантливый журналист, своего
рода феномен. В столь юном возрасте уже приобрел популярность, пишет забавные
очерки для французских газет. Именно он привел моего мужа к месье Данилофф в
госпиталь.
— Ося пишет по французски? Его печатают? Простите, у меня
голова идет кругом. Вы сказали, какой-то сумасшедший капитан стрелял в Павла
из-за папы, из-за Оси?
— Перестаньте. Джозеф и ваш отец тут абсолютно ни при чем.
Что за странная манера у вас, русских, все усложнять и добавлять себе
страданий, которых у вас и так сверх всякой меры? Стрелял сумасшедший. Хотел
убить, но только прострелил плечо. Сама по себе рана пустяковая, однако помощь
подоспела не сразу, месье Данилофф потерял много крови.
— Когда это случилось?
— Полтора месяца назад, в начале октября. Кажется, в ночь с
седьмого на восьмое. Об этом случае даже писали французские газеты.
— С седьмого на восьмое, — чуть слышно, по русски, повторила
Таня, — именно в ту ночь. Господи, что я наделала.
— Теперь самое главное, — Элизабет огляделась, заговорила
быстро и тихо. — Французские власти не заинтересованы, чтобы в Галлиполи
образовалась боеспособная русская армия. Они делают все возможное, чтобы
солдаты и офицеры разъехались в разные стороны, подальше. Америка, Бразилия,
Аргентина. Кое кто даже возвращается в Россию. Ваш муж, как только поправится
окончательно, намерен перебраться в Эстонию, Польшу или Финляндию. Зависит от
политической ситуации. Словом, поближе к вам. Известно, что некоторым людям
удается нелегально покинуть Россию из Петрограда, через Финский залив.
— Павел будет ждать нас?
— Что, простите? — не поняла Элизабет.
Таня не заметила, что последнюю фразу произнесла по русски.
Миша встрепенулся и спросил:
— Кто нас будет ждать?
— Папа. Твой родной папа, — объяснила Таня и посмотрела на
Элизабет. — Но каким образом мы с ним сумеем связаться? Нет, я не понимаю. А
скажите, как он сейчас выглядит?
— Я не видела его, — терпеливо повторила Элизабет, — но я
уже объяснила, что опасности для жизни нет. Он поправляется. Извините, мне уже
пора. Да, и еще, печальная весть. Скончалась ваша тетушка. Джозеф просил
сказать… Пардон, я забыла, что именно. Знаете, он говорил так много, так
возбужденно, все вылетело из головы. Впрочем, кажется, ничего важного. Только
эмоции.
— Где похоронена моя тетя, не знаете?
— Где-то на окраине Стамбула. А, вот, вспомнила. Джозеф
просил сказать, что очень любит вас всех и будет с месье Данилофф, пока не
передаст его вам, с рук на руки. Он уверен, что найдет возможность
информировать вас и месье Данилофф таким образом, чтобы вы не потерялись. О,
пардон, у меня больше нет ни минуты.
Москва, 2007
На Брестской, в квартире старика Агапкина, вместо привычной
сиделки-капитана, Кольта встретил сотрудник службы безопасности по фамилии
Савельев. Сонный, мятый, Савельев вышел из кабинета, шаркая тапками,
потягиваясь. Он был в джинсах и черной футболке. Зевнул во весь рот, улыбнулся
и прошептал:
— А, Петр Борисович, здравствуйте.
Эти тапки, зевок, улыбка взбесили Петра Борисовича. Но он
сдержался, спросил спокойно и сурово:
— Что здесь происходит?
