Игроки не ответили, продолжали однообразно шлепать по
шарику.
— Не темновато вам? — Дима подошел к окну, дернул шнур,
поднял жалюзи.
Цок, цок. Шарик все так же летал, от ракетки к ракетке,
аккуратно ударяясь об стол.
— Благодарю вас, давно следовало это сделать, но трудно
оторваться от игры, — произнес игрок в шапочке, не поворачивая головы, и отбил
очередную подачу.
Голос был, безусловно, мужской, с сильным акцентом. Дима
прошел вглубь холла, ко второму окну, поднял жалюзи.
— Ну, не станем вам мешать, — сказал он и вернулся к Соне, —
пойдем.
Она не шелохнулась.
— Соня, пойдем.
— Подожди. Я хочу посмотреть. Они здорово играют. Шарик
продолжал взлетать и цокать. Ни разу не упал. Оба игрока стояли неподвижно,
даже руки с ракетками почти не шевелились, отбивая очередную точную подачу.
От дальнего игрока Соню отделяло метров десять. Он был почти
одного роста с ближним, но не такой толстый. Тоже в спортивном костюме, но
зеленом. И без шапочки. Волосы, то ли седые, то ли вытравленные до белизны,
острижены очень коротко. Нельзя определить, мужчина это или женщина.
— В чем дело? — шепотом спросил Дима.
Она не ответила. Глаза ее, не моргая, всматривались в лицо
дальнего игрока.
— Соня, что с тобой? — Дима взял ее за плечи и слегка
потряс. — Проснись, пожалуйста.
Она болезненно сморщилась, зажмурилась, помотала головой.
Губы шевельнулись, пробормотали почти беззвучно:
— Нет, нет, нет…
Позади, в коридоре, стукнула дверь. Соня вздохнула, вполне
осмысленно взглянула на Диму, сказала:
— Прости, все в порядке.
Из коридора к ним быстро шла высокая стройная женщина в
теплой куртке, накинутой поверх белого халата.
— Добрый день. Вы Софья Дмитриевна?
— Да, здравствуйте, — ответила Соня нормальным, живым
голосом и улыбнулась женщине.
— Ну, слава богу, я уже начала волноваться. Охрана сообщила,
что вы приехали, а вас все нет. Я Орлик Елена Алексеевна. Очень рада
познакомиться.
Ей было слегка за сорок. Тонкое лицо, высокий выпуклый лоб,
большие серые глаза, гладкие темные волосы с проседью, открытая детская улыбка.
Под халатом джинсы, вишневый свитер. Стоило ей появиться, шарик перестал
цокать. Игроки положили ракетки на стол, вышли из холла, бочком просеменили
через лестничную площадку в коридор и скрылись за одной из дальних дверей. Разглядеть
лицо игрока в зеленом костюме так и не удалось. Голова опустилась совсем низко,
видна была только макушка. Сквозь белую щетинку просвечивала кожа и ровный
крестообразный рубец.
— Елена Алексеевна, это ваши сотрудники? — спросил Дима.
— Их прислал Герман Ефремович, они налаживают тут всю
электронику, компьютеры, микроскопы. Я их не знаю, они только сегодня явились.
Немного странные, да? Идемте, я покажу вам лабораторию.
Глава 14
Москва, 1922
Доктор Тюльпанов явился в кабинет к Михаилу Владимировичу
без предупреждения, без стука. Проскользнул в дверь, закрыл ее и трижды
повернул ключ в замке.
— Мы погибли! — прошептал он, глядя на профессора
сумасшедшими красными глазами. — Этот человек ни перед чем не остановится. Он
убьет меня, вас, а потом сам застрелится.
Михаил Владимирович собирался домой. Был одиннадцатый час
вечера. Сегодня утром Андрюша вдруг нарушил обычное мрачное молчание и
попросил: «Папа, приходи, пожалуйста, пораньше».
— Кажется, он оттаивает, — шепнула Таня, — ему нужно о
чем-то поговорить с тобой. Не задерживайся ни в коем случае.
— Миша, тебя целый день нет, приходишь поздно, смотри, вот
помру без тебя, не простившись, — сказала няня, когда профессор заглянул к ней.
— Дед, пока не вернешься, спать не буду, — заявил Миша.
Мармозетка Марго запрыгнула к Михаилу Владимировичу на
плечо, обняла за шею и никак не отпускала. Пришлось пообещать всем, включая
обезьянку, что сегодня он вернется домой до полуночи.
Больничный день пролетел на редкость легко и быстро. Никаких
сюрпризов, никаких звонков из Кремля. Но вот — пожалуйста, в последнюю минуту
явился Тюльпанов с безумными глазами и невнятным паническим бормотанием.
— Он рвался к вам подняться, я еле удержал. Я обещал, что
приведу вас. Слава богу, вы еще здесь. Я уверен, он сам ее подстрелил, а теперь
требует, чтобы мы, чтобы вы спасли! Лично вы, и никто другой! Но это
невозможно, я попытался объяснить ему, кровотечение сильное, остановить не
удается. Она потеряла около литра и продолжает терять.
Михаил Владимирович снял пальто, надел халат, отпер дверь и
помчался вниз по лестнице, перепрыгивая через ступени.
— Уфлис, весьма влиятельный чекист, привез раненую,
Карасеву, тоже чекистку, — объяснял на бегу, сквозь одышку, Тюльпанов, —
двадцать семь лет, огнестрельное брюшной полости. Кажется, повреждена
селезенка. Кровяное давление совсем низкое, сердце слабое, от наркоза может не
проснуться. Редькина я уже вызвал.
Дверь в приемный покой была распахнута. Снаружи застыли два
молодых чекиста с маузерами. Внутри сестра и фельдшер прижались к стене.
Мужчина в кожаной куртке стоял возле каталки, спиной к двери. В левой руке он
держал кружку с водой, в правой револьвер. На каталке лежала женщина, накрытая
простыней до подбородка. По простыне растеклось огромное кровавое пятно.
— Пить, пить, — повторяла женщина.
Мужчина пытался напоить ее, но не мог приподнять ей голову.
Правая рука была занята револьвером, направленным на фельдшера и сестру. Капли
воды из кружки шлепались женщине на лицо. Она облизывала губы. Мужчина тихо,
страшно матерился.
— Ей нельзя пить, нельзя, — монотонно твердила сестра и
вжималась в стену так, словно хотела просочиться в соседнее помещение.
Фельдшер зажмурился и молчал. Михаил Владимирович бесшумно
пересек комнату, приблизился к кожаному сзади, ухватил за запястье руку с
револьвером, дернул вниз и за спину. Револьвер выпал на кафельный пол.
Профессор оттолкнул его ногой подальше. Резкий звук привел в чувство фельдшера
и двух чекистов у двери. Фельдшер поднял револьвер. Чекисты влетели в приемный
покой и направили свои маузеры на Михаила Владимировича.
— Товарищи, товарищи, это профессор Свешников, не надо в
него стрелять, — испуганно залопотал Тюльпанов.
