— Йоруба нам этого не простит. Шкатулка очень древняя,
ритуальная. Именно в ней должны храниться символы жреческой власти, — сказала
Орлик.
— Не знаю, какие символы хранились в ней раньше, но сейчас
древний бархат кишит клещами, — Соня осторожно взяла череп в руки и поставила
прямо на цинковый стол, — ну вот, тут вроде бы чистая поверхность. Я попробую
убедить Германа Ефремовича, что дерматофаги могут испортить хрусталь. Ну, или
скажу ему, что инопланетянам на древнем бархате душно. Лучше убрать этот
клещевой ковчег куда-нибудь подальше.
Орлик нашла в шкафу пластиковый чехол, шкатулку сложили,
завернули, спрятали в сейф.
— Я как раз недавно смотрел новый, четвертый фильм про
Индиану Джонса Спилберга, — сказал Дима, — там все крутилось вокруг
хрустального черепа, но он выглядел иначе. Вроде огурца. Длинный вытянутый
затылок. И принадлежал инопланетянину, у которого весь скелет хрустальный.
— Я тоже смотрела последнего Индиану, — кивнула Орлик, —
версия с инопланетянами самая модная. Никто не понимает, как эти черепа
сделаны. Точно таких артефактов пока найдено всего два, в Южной Америке, при
раскопках в районе древних городов майя. После реконструкции лиц они тоже
оказались дамскими. Те две дамы были индианками. Еще есть штук десять похожих,
но они значительно примитивней, грубей. Этот наш — третий. Даже при помощи
современных технологий воспроизвести его невозможно. Он вырезан из цельного куска
кварца. Кристалл не выдерживает такой обработки, он трескается, и шлифовать до
такой гладкости пришлось бы лет триста. А тут еще внутри всякие призмы, линзы,
каналы, тоже идеально отшлифованные. Лучшие в мире специалисты по кварцу из
фирмы «Хьюлетт Паккард» исследовали первый череп. Его нашли в 1924 году, на
руинах древнего города майя в джунглях полуострова Юкатан. Специалисты заявили,
что проклятая штуковина вообще не должна существовать на свете. Тот, кто ее
сотворил, не имел ни малейшего понятия о кристаллографии, игнорировал оси
симметрии. Череп обязан был развалиться.
— Может, его не вырезали, а вырастили? — Соня опять
склонилась над черепом. — Мало ли на что способны были ваши любимые сонорхи?
Вполне могли разработать методы выращивания кристаллов заданной сложной формы.
Мы не знаем.
— Да, пожалуй, единственное более или менее достоверное
объяснение, что это выращенный кристалл, — кивнула Орлик, — но я не думаю, что
создали череп сонорхи.
— А кто же?
— Есть у меня одна версия, впрочем, совершенно еретическая и
безумная. Всегда так, стоит глубже копнуть, и обязательно обнаружишь
какой-нибудь сюрприз. Сонорхи поклонялись дьяволу. Сообщества, сознательно
исповедующие сатанизм, абсолютно непродуктивны. Они никогда не могли создать
собственную науку, цивилизацию, материальную культуру. Они только присваивали
чужое, уродовали, уничтожали.
— Все древние цивилизация были жестокими, — заметила Соня, —
человеческие жертвоприношения, реки крови.
— Да. Внутри каждой цивилизации обычно кто-то занимается
мучительством и убийством, а кто-то наукой, искусством, архитектурой. Но это
были разные люди. То, что мы называем прогрессом, развитием, происходит не по
магической воле тайных обществ, не по приказу великих вождей, а потому, что
один умница придумал колесо, другой сконструировал плуг, третий прялку,
четвертый оросительную систему и так далее, через века. Микроскоп, летательный
аппарат, компьютер. Хрустальный череп создать мог только очень образованный и
одаренный человек. Возможно, у него был дурной характер, он распутничал, не
возвращал долги, в припадке ярости лупил подмастерьев, в припадке тоски
напивался до безобразия. Но он не убивал детей и женщин, чтобы умилостивить
дьявола. И череп он создал вовсе не для ритуальных таинств. Я уверена, цель у него
была вполне научная. Физика, химия, а может, медицина и биология. Или это
носитель информации, вроде компьютерного диска.
— Между прочим, тут внутри есть штучка, похожая на
шишковидную железу, — сказала Соня, — как раз в центре, где и положено ей быть.
Немного крупней натурального эпифиза. Она розоватая. Нет, скорее, голубоватая.
Она меняет цвет. О, Господи! — Соня отпрянула от черепа, зажмурилась, помотала
головой. — Посмотрите, может, мне почудилось?
Дима и Орлик подошли к черепу.
— В центре свечение, как будто маленькая синяя лампочка. Там
шевелится что-то, — испуганно прошептала Орлик, — что-то живое. Может, клещи
случайно заползли? Нет, оно вытянутое, похоже на змей. Ой, мамочки, они
танцуют, они смотрят на меня! Простите, не могу, не понимаю, — она отвернулась
и отошла.
— А я вообще ничего не вижу, — Дима снял очки, потом опять
надел, — объясни, что ты там углядела.
Соня кинулась к своей сумке, вытащила мобильник.
— Я почти уверена, что не получится, но все-таки попробую
заснять. Тут довольно мощная видеокамера, правда, я еще ни разу ею не
пользовалась. Череп лучше поставить на табуретку, так удобней.
С телефоном в руке Соня медленно передвигалась вокруг
табуретки на коленях. Дима светил фонарем на череп, направлял луч то в затылок,
то в глазницы. Орлик отошла подальше, в угол.
— Мне немного не по себе, — призналась она и натянуто
улыбнулась, — я лучше потом посмотрю, на экране.
Действо длилось минут десять, в полной тишине, слышен был
только шорох Сониных джинсов по плитке пола и мягкий гул люминесцентных ламп.
Наконец Соня поднялась с колен. Дима выключил фонарик.
— Череп убираем в сейф прямо так, голышом? — спросила Орлик.
— Конечно. Что ему сделается? — Соня сохранила отснятое,
бросила телефон в сумку. — Пойдемте наверх, там перегоним в компьютер и
просмотрим. Сама не знаю, что получилось.
Глава 15
Москва, 1922
Валя Редькин жил один, в крошечной комнате туго уплотненной
квартиры на Сретенке. Он так ослаб, что Михаил Владимирович не решился везти
его туда, оставлять одного, и повез к себе.
Утром Валя крепко спал, Михаил Владимирович не стал его
будить, уехал в больницу, провел там весь день. Доктор Тюльпанов пытался узнать
подробности операции, уговаривал позвонить Бокию, сказать, чтобы ни в коем
случае не выпускали из тюрьмы Уфлиса.
— Операция самая ординарная, под гипнозом больная уснула,
пуля повредила несколько брюшинных вен. Больная потеряла слишком много крови, в
этом вы, Николай Петрович, оказались правы. Спасти ее не удалось, — сухо
сообщил профессор, — звонить я никому не стану. Пусть там, на Лубянке, сами
решают, кого сажать, кого выпускать.
— Обиделись, что я ушел? — вкрадчиво спросил Тюльпанов. —
Подумали, я испугался, не хочу влезать в это?
— Перестаньте, Николай Петрович, честное слово, мы с вами не
гимназисты младших классов, чтобы обижаться, — поморщился профессор.
