— Чистый, сытый, дикалоном несет, — бормотал инвалид и все
катился следом, квартал за кварталом, не отставая ни на шаг.
Колеса тележки резво постукивали, концы лыжных палок дробно
цокали по разбитому тротуару. Федор уже дал ему целковый, отсыпал папирос из
портсигара, но старик продолжал его преследовать.
— А в глазах-то у тебя тоска смертная. Тошно тебе, товарищ
многоуважаемый. Вот сделаешь доброе дело, и сразу полегчает, отпустит тоска,
дышать станешь полной грудью и радостными глазами глянешь в светлое
коммунистическое будущее.
Федор в очередной раз остановился и взглянул на старика.
— Катился бы ты, дед, своей дорогой. Смотри, сейчас площадь
перейдем, и дальше тебе все равно ходу нет.
— Да уж, понятно, в Кремль меня, красного бойца, нынче не
пустят. Что я ноги делу революции отдал, это пустяк, это тьфу! Что всю мою
фамилию, от мала до велика, свалили голод и тиф, это тоже тьфу! Многоуважаемый
товарищ, прояви чистосердечное милосердие, верни ты мне ноги, а?
Инвалид сдернул рваный картуз. Вскинутое вверх бородатое
испитое лицо растянулось в жуткой беззубой улыбке. На Федора смотрела темная
древняя маска сатира. Пегие волосы так причудливо свалялись, что получились
настоящие маленькие рожки по обе стороны лба.
— Как же я тебе верну ноги, красный боец? Свои, что ли,
отдам?
— Свои точно не отдашь. Да и не нужно мне твоих. Ты мне мои
вырасти, собственные, новые.
— Дед, что ты бредишь? Ступай домой, проспись.
— Ступай! — Старик звучно захохотал, вскинул палку, чуть не
задев лицо Федора. — Мог бы я ступить хоть шажок, я бы самый был рассчастливый
человек на свете. Да и дома у меня нет, при госпитале обитаю, при бывшем
Святого Пантелеймона, что на Пречистенке, а ныне имени товарища Троцкого Льва
Давидовича. Ну, смекаешь, куда клоню? А, по глазам вижу, смекаешь.
— Ничего я не смекаю, все, дед, мне пора на службу, —
Агапкин решительно пошел вперед, почти побежал, но старик на своей тележке
ринулся следом.
— Погоди, минутку, погоди, не гони! Пожалей ты меня, тварь
несчастную, обрубок человеческий! Сведи меня с профессором, словечко одно
замолви, скажи, пусть даст мне свое магическое зелье, без ног мне очень худо
живется!
— Какой профессор? Какое зелье? — спросил Федор, не
останавливаясь, продолжая быстро шагать через Манежную площадь.
— Свешников профессор, Михал Владимирыч. Я уж пытался к нему
подобраться, и так, и сяк, да его, сам знаешь, ныне в автомобилях возят,
охраняют. Вот мне сторож и присоветовал, найди, мол, помощника его, Федю
Агапкина. Он, мол, вроде один, без охраны ходит, по Тверской к Кремлю, и не
злой, вполне отзывчивый товарищ.
— С чего ты взял, что я Федя Агапкин?
— Так я ж тебя видел, давно еще, в госпитале, да только все
никак не мог поймать одного, которое уж утро дежурю, тебя поджидаю, вот
повезло, наконец встретились. Ты, многоуважаемый товарищ Агапкин, зришь перед
собой не человека, нет, а один только ужас отчаяния, ты помоги мне, Федя.
Старик еще что-то говорил, кричал, но Федор не слушал, он
побежал через площадь, к Спасским воротам, не оглядываясь, придерживая фуражку,
чтобы не сдуло ветром.
— Товарищ Агапкин, вы чего так запыхались? — спросил
красноармеец у моста.
— Бежал. Опаздываю, — коротко ответил Федор.
Москва, 2007
Соня вылезла из душа, быстро оделась. Макс возился с дверной
задвижкой.
— Позавтракать нужно обязательно, и вам, и мне, я заглянул в
ваш холодильник, там пусто, — произнес он громким беззаботным голосом, выразительно
взглянул на Соню и приложил палец к губам.
— Тут есть неплохое кафе поблизости, — Соня надула щеки и
покрутила пальцем у виска, — я готова.
Макс молчал, пока они не вышли из подъезда. Было холодно,
влажный ледяной ветер бил в лицо, Соня замотала голову шарфом, спрятала руки в
карманы. Макс шел в распахнутой куртке, с голой шеей, но, казалось, вовсе не
чувствовал ветра и стужи.
— У вас жучки в квартире. Я нашел один, снимать не стал. Их
наверняка много. Их поставили не для вас. Для меня. Они уверены, что вы все
равно никуда не денетесь, а вот мне доверять перестали. Соня, мне надо
исчезнуть, я больше не могу быть одним из них. Я должен рассказать вам, — Макс
болезненно сморщился, Соня заметила, что глаза его наполнились слезами.
Впрочем, это могло быть из-за ветра.
Они зашли в пустое кафе, выбрали столик в углу. Соня
заказала себе сок, кофе, омлет с сыром, фруктовый салат. Макс заявил, что есть
совсем не может, попросил принести воды.
— Ну, я слушаю вас. Здесь ведь нет жучков.
— Нет. Здесь чисто. Но мне очень трудно начать, найти нужные
слова, чтобы вы поняли меня и не сочли сумасшедшим. Соня, они опять затевают
нечто чудовищное, вы должны остановить их. Вы обязаны, кроме вас никто этого
сделать не сумеет.
— Простите, Макс, мне кажется, вы правда немного не в себе.
— Подождите. Не перебивайте меня. Я знаю, это звучит дико и
похоже на бред. Вы должны будете ввести препарат Хоту. Это обезглавит орден,
внесет смятение в их ряды.
Соня тихо присвистнула и покачала головой.
— Макс, а не проще ли обратиться к профессионалам?
— Вы имеете в виду наемных убийц? — он нервно рассмеялся. —
Нет, Соня, это плохой вариант. У таких, как Хот, феноменальное чутье на
опасность. Ну, скажите, почему никто не грохнул Сталина и Гитлера? Ведь были
шансы, и реальные покушения были. Что помешало?
— Насчет Сталина — не знаю, вроде бы никто и не пытался. А
Гитлера каждый раз спасала случайность.
— Случайность. А почему она не спасла, допустим, Кеннеди или
Индиру Ганди? Соня, у меня нет времени и сил доказывать очевидное. Вам придется
поверить мне на слово. Уничтожить главу ордена обычными средствами невозможно.
Он неуязвим до тех пор, пока не выполнит свою миссию.
— Что за миссия?
— Все та же. Раздор, хаос. Разделить людей по какому-нибудь
простому принципу и натравить друг на друга, чтобы люди, поколение за
поколением, глохли, слепли от ужаса и не успевали осознать себя людьми. В
двадцатом веке им удалось расколоть мир крестообразно, стравить людей по двум
линиям разлома. Раса, национальность, как в случае с германским фашизмом.
Социальный класс. Богатые и бедные, как в России в период коммунистического
бреда.
— Погодите, Макс! — Соня едва сдержала нервный смешок. — Вы
хотите сказать, Гитлер и Сталин были главами ордена?
