— Вы не лопнете? — осторожно спросил Федор, увидев, как с
очередной тарелки исчезают приторные восточные сладости.
— Не волнуйся, дорогой. Я много энергии трачу, мне нужно
хорошо кушать.
— Скажите, что вы с ними делаете? Зачем вам это нужно? Зачем
это им?
Князь повернул к Федору лоснящееся, красное лицо. Усы
слиплись от жира, на них висел листик петрушки.
— Запомни, дорогой. Каждый делает, что хочет. Никто не может
ему помешать. Но люди не умеют хотеть. Я учу их понимать себя и свои желания.
Барышне-мопсу стало плохо. Она сползла со стула и калачиком
свернулась на ковре. Федор подошел, поднял ее. Она что-то лопотала по
английски, прижимая ладонь к правой стороне живота. Скорее всего, ее мучила
печеночная колика. Пианист тоже свалился, стал дергаться и задыхаться. Пожилой
маленький мужчина пополз на четвереньках, пытаясь поймать за подол платья
молодую рыжеволосую женщину, которая с пьяным хохотом скакала и увертывалась от
него.
— Нужно вызвать карету «скорой помощи», да не одну, — сказал
Федор, вернувшись к князю.
— Ничего не нужно, дорогой, — князь вытер салфеткой жирные
усы, поднялся и трижды оглушительно хлопнул в ладоши.
Звон прошел по маленькому залу. Смолкли всхлипы, стоны, пьяный
хохот. Через пару минут все, включая барышню-мопса и тощего пианиста, смирно
сидели на своих местах и с выражением рабской преданности смотрели на учителя.
Только старушка мисс Купер уютно дремала в уголке, в пухлом кресле.
— Мало у кого из людей есть душа, — негромко произнес князь,
— ни у кого нет души от рождения. Душу надо приобрести. Те, кому это не
удается, умирают. Атомы распадаются, ничего не остается. Некоторые приобретают
душу лишь частично, и тогда они подвергаются чему-то вроде перевоплощения, что
позволяет им продвинуться вперед. Лишь немногим удалось достичь бессмертия
души. Но таких всего несколько человек.
Ученики слушали, затаив дыхание. Федор уже заметил, что
понимают по-русски далеко не все. Среди двенадцати учеников были англичане и
немцы. Точного соотношения Федор пока не определил.
Князь сделал очередную паузу, поработал глазами. Выпученный,
налитый кровью взгляд завораживал учеников. Они сидели смирно и почти не
дышали.
— Женщины могут приобрести настоящую душу лишь в контакте и
сексуальном единстве с мужчиной, — произнес князь, громко рыгнул и сел.
Пиршество продолжилось. Опять прилетели белые повара, на
столе появились медные открытые кофейники, маленькие чашечки. Князь пил
крепчайший турецкий кофе, курил и больше ничего не ел, кроме гущи, которую
выгребал ложкой со дна каждой выпитой чашки.
— Скажи, дорогой, ты знаешь всех главных большевиков? — тихо
обратился он к Федору.
— Вы имеете в виду членов Политбюро? — осторожно уточнил
Федор.
— Я имею в виду ближний круг Ленина. Самых главных, кто все
решает.
— Как вам сказать? Я врач, но, в общем, мелкая сошка.
— Не ври, дорогой. Не бойся, никто нас тут не слышит. Ты
лечишь Ленина. Других ты часто видишь. Троцкий, Бухарин, Сталин, Рыков, Зиновьев,
Каменев. Этих ты должен знать.
— Ну, допустим.
— Хорошо. Вот теперь я загадаю тебе загадку, — князь закурил
и дал прикурить Федору, — кто из них, когда был маленький, весело пошутил,
запустил свинью в синагогу? Не спеши, подумай. Потом ответишь.
Князь приложил палец к губам. Федор заметил, что все за
столом опять притихли, повернули головы. Старушка мисс Купер проснулась, с
решительным и бодрым видом ковыляла к своему месту у стола, по правую руку от
учителя. Рядом встала молодая рыжеволосая женщина. Она оказалась русской, звали
ее Зинаида. Трясущимися ручками старушка извлекла из своего объемного ридикюля
стопку помятых листков.
— Господа, прошу внимания, — сказала Зинаида, — сейчас мисс
Купер прочитает нам небольшой отрывок из своего труда о графе Сен-Жермене.
— Теперь у нас литературные чтения? — спросил Федор.
— Молчи и слушай, — сердито прошипел князь, — это не просто
бабка, это великая бабка. С самой Еленой Петровной дружила.
— Кто такая Елена Петровна?
— Потом объясню. Молчи!
Старушка высоким дребезжащим голосом принялась читать с
мятых листочков по английски. Рыжая Зинаида прилежно переводила на русский и на
немецкий.
— Редкая ученость, неведомые большинству людей озарения,
великая сила. Великая миссия привнести в материальный мир часть незримой
духовной жизни — вот что такое граф Сен-Жермен. И вот что доказывает его связь
с Великим Центром, откуда он пришел. И хотя он никогда не искал славы и не
руководил каким-либо массовым движением, следы его влияния можно найти во
многих обществах. Дело его не удалось, и он исчез бесследно. Прекратилась ли
его деятельность? Нет! Некоторым, особенно развитым личностям, выпадает доля
оказывать воздействие непосредственно, тайно, на физическом или на
сверхъестественном уровне. В прошлом веке попытка не удалась. Но граф
продолжает свое дело. Он явится, как только решит, что это необходимо, то есть
в нашу эпоху, в эпоху, которая своими смутами и волнениями отмечает конец цикла
и начало нового периода человеческого существования.
В пансион Федор вернулся на рассвете. Шел пешком, благо было
недалеко. Знобило, мучила изжога. Он так устал, что не сразу заметил бредущего
следом серого призрака в шляпе, а когда заметил, помахал ему рукой как доброму
приятелю. Призрак наверняка устал не меньше него.
Пришлось долго звонить. Хозяйка в банном халате и
папильотках открыла минут через десять. В ответ на извинения нахмурилась и
проворчала, что если постоялец возвращается, когда все спят, ему следует
заранее попросить ключ от входной двери.
Оказавшись в своей комнате, Федор заставил себя умыться и
почистить зубы. Наконец залез под перину, свернулся калачиком, подумал, что
загадка князя слишком уж проста. Он сразу понял, кто из ближнего круга мог в
детстве так мерзко нашалить.
— Но вдруг я ошибаюсь? Я ведь не так хорошо их знаю.
Интересно, на какие средства князь устроил это пиршество? Почему на меня не
действует его выпученный взгляд? Господи, какое счастье, что не действует,
Господи, спасибо, что я не поддаюсь, — бормотал он в подушку, пока не заснул.
Вуду-Шамбальск, 2007
Часов до четырех утра Дима прилежно изучал содержимое
Сониного компьютера, лавина непонятной информации ошеломила его, он не знал,
как к этому всему относиться.
Он видел собственными глазами ожившего и вставшего на ноги
старца Агапкина, хрустальный череп и самих тварей, танцующих под музыку Равеля.
Он не мог просто отмахнуться от всего остального и сказать себе: чушь, бред.
