— Почему безвестному эмигранту, вождю кучки экстремистов, удалось
так легко осуществить свой гигантский замысел? Знавшие его в эмиграции
рассказывали: еще в январе семнадцатого он даже не помышлял об этом, твердил,
что вводить социализм в России было бы величайшей нелепостью, его надо только
проповедовать. Но уж пятый год Ленин правит Россией. Образовавшийся хаос
называется социализмом. Хороша проповедь! Власть маленького вождя держится на
озверении, одичании, на низведении человека к уровню обезьяны. Вот вам и
Дарвин, господа! Может, Дарвин виноват? Или Маркс? Немцы, щедро оплатившие
большевистский переворот? Англичане и французы, втянувшие Россию в ненужную ей
войну, потом предавшие, бросившие на произвол судьбы белую армию? Латыши со
своими беспощадными стрелками? Поляки, евреи? Расстрелянный император? Студенты?
Интеллигенция?
Михаил Владимирович заметил, что бормочет вслух этот
странный, отчаянный монолог, лишь когда автомобиль подкинуло на ухабе и он едва
не откусил себе кончик языка. Испугался, потом засмеялся, вспомнив, как Таня
пересказывала утром трамвайный диалог двух мужичков, молодого и старого.
Молодой говорил, что ему точно известно, скоро французы и англичане придут нас
освобождать от большевиков. Старый с ним спорил, уверял, что освободят немцы.
Немец давно уж нами правит, цари, царицы все немцы были. Молодой возразил, что
и Ленин немец, а потому освободят англичане с французами. Кончилось тем, что
какая-то баба шепнула им: «Тише, вы, умники, ишь, разболтались! В Чеку
захотели?»
Мужички замолчали, стали испуганно озираться, хлопать
глазами.
— А может, мы со своей наивной и такой удобной
убежденностью, будто кто-то чужой нами правит и чужой во всем виноват, и чужой
придет освобождать, заслужили то, что сейчас имеем? — пробормотал Михаил
Владимирович. — Глупо винить во всем одного Ленина. Тем более теперь, когда он
слабеет и свора сподвижников готовится загрызть его.
Он жалел Ленина, хотя бы потому, что всегда был на стороне
пациента. В силу профессии или характера Михаил Владимирович относился ко
всякому человеческому страданию с жалостью и уважением.
Автомобиль подъехал к подъезду. Была глубокая, холодная,
непроглядная ночь. Подморозило. Лед хрустел под ногами.
Дома все спали. Профессор на цыпочках прошел в лабораторию,
зажег керосинку.
В двух отдельных банках обитали молодые крысы, однояйцевые
близнецы, для удобства названные X и Y. Несмотря на абсолютную идентичность,
они отличались по характеру и темпераменту. Х был агрессивный, хитрый,
прожорливый. Y добродушный, общительный, любопытный. Обоим профессор ввел
вытяжку из гипофиза старой крысы, умирающей от атеросклероза. Такая прививка в
семи случаях из десяти приводила к преждевременному старению и атеросклерозу.
Через пару недель у Х и Y отчетливо проявились ожидаемые
признаки. Пять суток назад близнецы получили вливание препарата. Профессор
почти не удивился, обнаружив, что Х издох, а Y поправляется. Кормушка и поилка
пусты. Аппетит отличный. Шерсть вылезла, но кожа стала эластичней и глаже.
Реакции живые, бойкие. Трепетали розовые ноздри, жадно принюхивались к
холодному ночному воздуху, льющемуся из открытой форточки. Рубиновые глазки
блестели, с любопытством глядя на профессора.
Вуду-Шамбальск, 2007
Утро было пасмурным, тихим, без ветра и снега. Соня села
вперед, Диму заставила улечься на заднее сиденье и поспать. У Фазиля в
багажнике нашлись подушка и плед. Дима не ожидал, что заснет мгновенно. Ему
казалось, он только закрыл глаза и сразу открыл, а джип уже въехал в ворота.
Эти два часа крепкого сна были весьма кстати. Он окончательно пришел в себя
после тяжелой странной ночи и бурных утренних переживаний.
По дороге к лабораторному корпусу и в самом корпусе не
оказалось ни души, никого, кроме Орлик. Она в своем кабинете возилась с
какими-то черепками.
— Скажи, что ты делал ночью? — спросила Соня, когда они
остались вдвоем в лаборатории.
— Я залез в твой ноутбук, — честно признался Дима. — Агапкин
попросил меня прочитать все, что он тебе туда закачал.
Она не удивилась, не рассердилась.
— Бедняга, там такая сумасшедшая путаница, клубок проблем,
вопросов без ответов. Понял что-нибудь?
— Разумеется, нет. Но я стараюсь. Я успел прочитать не
больше трети, там очень много всего. Скажи, ты веришь, что Хот не изменился с
1913 года, что это тот же человек?
— Не знаю, человек ли, — задумчиво произнесла Соня. — Вот мы
сейчас и посмотрим.
— Не человек? Что ты имеешь в виду?
— Есть такое понятие в биологии — химерный организм. Часть
клеток содержит измененный ген. Искусственно измененный. Вот только кем и зачем?
Пока они говорили, она успела достать из холодильника
пробирки с образцами крови и включить микроскоп.
— Это возможно определить сразу? По крови? — спросил Дима.
— Не знаю. Подожди. Молчи, не сбивай меня. — Она нервно
заметалась по лаборатории, открывала шкафы, распечатывала какие-то упаковки.
— Но если, допустим, все правда и он живет лет триста, зачем
ему паразит? — пробормотал Дима.
— Триста, четыреста ему мало. Как сказал Федор Федорович,
господин Хот бесконечно жаден. И он готов рисковать потому, что он бесконечно
самоуверен. Но тут есть противоречие. Если он самоуверен, почему он постоянно
пытается доказать свое превосходство? Дима, ты меня отвлекаешь, я не могу
сосредоточиться! — Она доставала и выкладывала на стол коробки, пробирки, склянки.
— Я молчу, это ты говоришь.
— Надень, пожалуйста, — она положила перед ним упаковку с
защитной маской, — достань из шкафа перчатки, халат и шапочку. Там должны быть
любые размеры. Найди подходящий и надевай.
— Зачем?
— На всякий случай. Я сейчас раскупорю эти чертовы пробирки.
Мало ли, какая дрянь может оказаться в крови, с которой я буду работать? Лучше
перестраховаться.
— Ты хочешь, чтобы я тебе помогал? — удивился Дима.
— Только этого не хватало! Вот, спиртовку разожги и сядь
сюда, посиди смирно и помолчи. Ничего не трогай. Так. Экспресс анализатор
отличный, ох, какие гениальные у нас приборы. Всю жизнь мечтала поработать с
такими приборами. Ну, что скажешь, мой умный друг?
— Что скажу о чем? — спросил Дима.
— Извини, я не с тобой разговариваю.
— А с кем?
— С анализатором. Показатели вроде бы в норме. Как там писал
революционный поэт? «В наших жилах кровь, а не водица…» Эритроциты, лейкоциты,
тромбоциты. Ци-ты ци-ты, фу-ты, ну-ты, аты-баты, шли солдаты. Замечательно.
Ретикулоциты. Шли солдаты на войну. Гемоглобин высокий. То есть практически
фетальный гемоглобин. Ладно, дружок, пока работай, посмотрим, что там у нас с
окрашенными мазками.
