— Что такое фетальный? — спросил Дима.
— Как у плода, до рождения.
— Ты всегда разговариваешь с приборами?
— Мг-м. Отстань, пожалуйста.
Дима вздохнул, минут десять молча наблюдал, как она возится
со стеклышками, палочками, пробирками, пипетками. По мониторам бежали цифры,
буквы, ползли разноцветные кривые графиков. Соня бормотала, напевала, вдруг
резко крутанулась на табуретке, описала полный круг и тихо воскликнула:
— Оба-на!
— Что?
— Макс не соврал. Видишь картинку на мониторе?
Синюшно-красные пятна — эритроциты. Лиловые сгустки внутри видишь? Это ядра.
Ядра, понимаешь? Не понимаешь. Ладно, сейчас объясню. Эритроциты — красные
кровяные клетки. У здорового взрослого человека ядер в них нет. Ядро — признак
незрелости эритроцитов. У крокодилов, змей, ящеров эритроциты незрелые. Возможно,
у динозавров тоже были незрелые. У человека — только в эмбриональном состоянии
и в первый день жизни. Еще при разных тяжелых патологиях, при анемиях,
некоторых лейкозах. Но в крови здорового человека эритроцитов с ядрами не
бывает никогда. Между тем очевидно, что господин Хот здоров.
— А вдруг у него лейкоз? — осторожно предположил Дима.
— Мг-м, погибает, бедняжка. Нет, Дима, нет. Макс онколог, уж
он бы знал и сказал бы мне. Хот здоров. Вероятно, какая-то мутация, врожденный
дефект генного кода. Незрелые эритроциты живут значительно дольше зрелых. В
принципе это может стать одной из разгадок аномально долгой жизни всего
организма. Дима, давай мы с тобой покурим, и все.
— Что — все?
— Я буду дальше работать, а ты меня не отвлекай.
— Я тебя отвлекаю? Я сижу тихо, как мышь, ни слова не
сказал.
— Ну, прости, не сердись, — она стянула маску, перчатки,
встала, — я завелась очень сильно от этого. Я буду сейчас делать генетический
анализ. Тут все есть, но это займет много времени. Ты погуляй, можешь поиграть
в пинг-понг с Фазилем. Или навести Елену Алексеевну.
Он тоже снял маску и перчатки, приоткрыл окно.
— Я, с твоего позволения, останусь, почитаю.
— Ладно. Если ты обещаешь ни о чем не спрашивать, пока я
сама не расскажу, оставайся. И тогда уж сделай доброе дело. Перегони из старого
ноутбука в новый записки Михаила Владимировича.
Они стояли у окна, курили. Было все так же пасмурно и тихо.
Диме захотелось, чтобы на пустой белой дороге появилась маленькая фигурка
дворника Дассама. Но никто не появлялся, и лопата не торчала из сугроба. Со
вчерашнего дня снег не шел, дворник отлично расчистил дорожку, мог отдыхать.
— Спасибо, что разрешаешь остаться. Ну, а сейчас, пока мы
курим, позволишь мне задать вопрос?
— Прости, я, конечно, монстр, совсем тебя затюкала.
— Ничего, пока терпимо. Скажи, эти анализы нужны Хоту, чтобы
ты определила, приживется ли паразит в его организме?
— Разумеется, нет. Никакие анализы ничего не определят, и
Хоту отлично это известно. Пробирки что-то вроде визитной карточки. Он пожелал,
чтобы я узнала, как он интересен, оригинален, совершенен, чем отличается от
простых смертных. Ему нужно доказать свое превосходство. Доктор Макс
предупреждал. Ладно, потом. Все потом.
Соня вернулась к приборам, Дима включил ее старый ноутбук.
Прошло около часа, каждый занимался своим делом. Соня уже не бормотала, не
пела, тишину иногда нарушали мелодичные сигналы приборов.
И вдруг из коридора послышались шаги, голоса, дверь
распахнулась. Вошла Орлик, с ней девушка шамбалка в комбинезоне, заляпанном
краской. У девушки было мокрое, страшно бледное лицо, она тихо, жалобно
стонала.
— Больно, не могу терпеть, не могу-у.
— Держите ее, она сейчас потеряет сознание от боли, —
сказала Орлик, — осколок плитки попал под ноготь большого пальца.
Девушку усадили, она закрыла глаза и стала заваливаться на
бок. Соня нашла нашатырь. Дима попытался осмотреть раненый палец, но девушка
оттолкнула его, схватила за руку Соню и быстро, с сильным шамбальским акцентом,
забормотала:
— Ты, ты мне поможешь, Дассам сказал, ты вытащишь!
— Дворник привел ее, — объяснила Елена Алексеевна, — она
работает в жилом корпусе. Тут никакого медпункта пока нет. Я уговаривала ее
ехать в город, в больницу, не хочет. Вот все, что у меня нашлось. Йод, бинт и
пенталгин.
— Больно, больно, не могу терпеть, Дассам сказал, ты
вытащишь! Вытаскивай, пожалуйста!
— Как? — растерянно прошептала Соня.
— Пинцетом, — сказал Дима, — я помогу.
Палец облили спиртом, девушке дали две таблетки пенталгина.
Осколок сидел глубоко, был скользким, к тому же рана сильно кровоточила.
— Я биолог, не врач, почему я? — прошептала Соня. Девушка
плакала, стонала, кричала от боли, Орлик вытирала ей слезы, Дима крепко держал
руку и раненый палец. Дважды Соне удалось подцепить осколок, но, чтобы
вытащить, следовало глубже ввести острые лапки пинцета. Соня чувствовала, как
это больно, у нее все сжималось внутри, и ком стоял в горле.
— Нужно в больницу. Фазиль довезет за полтора часа, я не
могу.
— Можешь, можешь, дедушка Дассам сказал, ты вытащишь! Не
хочу в больницу! Не отдавайте меня в больницу!
— Чем дольше ты ковыряешься, тем ей больней, — прошептал
Дима, — глубже войди, иначе не получится. Давай, очень быстро, спокойно. Я
держу ее, отвлекаю. Как тебя зовут? — громко обратился он к девушке.
— Хасанова Лейла.
— Сколько тебе лет?
— Семнадцать.
— Ты маляром работаешь?
— Плиточница, третьего разряда.
— Где ты живешь?
— В Шамбальске в общежитии. Сейчас в корпусе живу, где
работаю… А-а!
Соне удалось подцепить и вытащить осколок. Палец залили
йодом, забинтовали.
— Все равно надо в больницу, — сказала Соня, — ранка
глубокая, вдруг инфекция?
— Не хочу, не хочу в больницу, ты вытащила, инфекции не
будет никакой, — Лейла всхлипнула, шмыгнула носом и заговорила по шамбальски,
поглядывая на Соню узкими, красными от слез глазами.
— Сонечка, она благодарит вас, я уже немного понимаю этот
язык, — Орлик улыбнулась. — Она говорит, вы очень добрая и красивая. Лейла, ты
могла бы и по русски это сказать. Нет, по русски стесняется. Ладно, пойдем, я
провожу тебя, тебе надо лечь. Вернусь, сварю кофейку.
