— О да, просто замечательно, — отвечает Энн.
Они углубляются в вежливую беседу. Мы с Фелисити переглядываемся.
— Она действительно поверила, что Энн — твоя кузина! — злорадно шепчу я. — Она не заметила разницы!
Фелисити фыркает.
— Она и не должна была заметить.
На улице нам встречаются знакомые миссис Уортингтон, и она останавливается, чтобы обменяться парой слов. Мы стоим рядом, нас не замечают, не видят, не слышат. В нескольких футах от нас проходит группа женщин, они всячески стараются привлечь внимание. Они несут на себе складные плакаты-«сэндвичи» с сообщением о забастовке. «Пожар на фабрике Бердона. Шесть человек убиты ради денег. Правосудие должно свершиться — мы требуем достойной заработной платы и достойного обращения!» Женщины заговаривают с прохожими, просят проявить сочувствие. Хорошо одетые люди, направляющиеся в театры и клубы, поспешно отворачиваются, на лицах написано отвращение.
Девушка лет пятнадцати отходит от группы, она держит в руках жестянку из-под консервов. Ее перчатки — чистая насмешка. Они сплошь покрыты дырами. Сквозь прорези видны костяшки пальцев, красные и обветренные.
— Пожалуйста, мисс… не поделитесь ли медной монеткой?
— А что случилось? — спрашивает Энн.
— Мы работаем на фабрике Бердона, мисс, шьем чепчики, и хуже места просто не найти, — отвечает девушка; у нее под глазами залегли глубокие тени. — Случился пожар, погибли наши подруги, мисс. Ужасный пожар. Двери фабрики всегда запирают, чтобы мы не могли выйти. И разве у них был шанс спастись?
— Бесси Тиммонс и Мэй Саттер, — шепчу я.
Глаза девушки округляются.
— Вы их знали, мисс?
Я быстро качаю головой.
— Я… наверное, мне попались их имена в газете.
— Они были хорошими девушками, мисс. Мы бастуем, чтобы такого не повторилось. Мы хотим, чтобы нам честно платили и хорошо с нами обращались. Нельзя, чтобы наши подруги погибли понапрасну.
— Я уверена, что, где бы ни находились теперь ваши подруги, они гордятся вами, — говорю я и опускаю в банку шиллинг.
— Спасибо вам, мисс!
— Идемте, девушки! — окликает нас миссис Уортингтон, наконец-то собравшаяся двинуться дальше. — Зачем вы разговариваете с этими жалкими особами?
— Они бастуют, — отвечаю я. — Их подруги погибли в пожаре на фабрике.
— Какой ужас! Я не желаю слышать о подобных вещах.
Мимо проходит какой-то джентльмен, исподтишка поглядывая на миссис Уортингтон. Она отвечает самодовольной улыбкой.
— Им бы следовало обзавестись мужьями и заботиться о семьях.
— А что, если они не могут? — резко спрашивает Фелисити. — Что, если у них нет мужей, зато есть дети, которых нужно кормить, и покупать дрова, чтобы топить печь? Что, если они могут рассчитывать только на себя? Или… или они не хотят выходить замуж? Разве они недостойны милосердия сами по себе?
Я с изумлением вижу огонь в глазах Фелисити, хотя сомневаюсь, что эта вспышка вызвана стремлением изменить общество. Я уверена, это просто способ разозлить мать. Мы с Энн не решаемся вмешаться в стычку. И смотрим в землю.
— Милая, бедные будут всегда. И я не слишком-то представляю, что я могу для них сделать. Мне довольно и собственных обязательств.
Миссис Уортингтон поправляет меховую горжетку, натягивая ее вокруг шеи, как мягкую кольчугу, защищающую ее мягкий мир.
— Идемте же! Давайте не станем говорить о столь неприятных вещах в такой замечательный весенний день. О, кондитерская! Не зайти ли нам туда и не посмотреть, что там найдется вкусного? Я знаю, девушки любят сладости.
Она улыбается с видом заговорщицы.
— Я ведь и сама когда-то была юной девушкой!
Миссис Уортингтон входит в дверь кондитерской лавки, а Фелисити зло смотрит ей вслед.
— Ты навсегда останешься глупой девчонкой, — с горечью шепчет она.
Глава 19
Миссис Уортингтон потратила целую вечность, выбирая сладости, и мы приезжаем в Друри-Лейн в последнюю минуту. В зале сгущается особая театральная темнота, наступают романтические сумерки, уносящие нас от всех забот и обещающие фантастические возможности. Театр Друри-Лейн славится своими постановками, так что мы не будем разочарованы. Огромный занавес раздвигается, открывая невероятную декорацию — лес, который выглядит совсем как настоящий. В центре сцены три старые ведьмы хлопочут у котла. Гремит гром. Конечно, гром возникает потому, что за кулисами специальный человек бьет молотом по большому листу меди, но все равно нас пробирает дрожь. Иссохшие, сморщенные ведьмы обращаются к залу:
— Когда нам вновь сойтись втроем
В дождь, под молнию и гром?
— Как только отшумит резня,
Тех и других угомоняя.
— То будет на исходе дня.
— Где сбор?
— На вереснике.
— Там Макбет навстречу выйдет нам.
— Иду, Царапка.
— Жаба кликнула. Сейчас!
Зло станет правдой, правда — злом.
Взовьемся в воздухе гнилом.
[2]
— Разве это не прекрасно? — восторженно шепчет Энн, и я радуюсь тому, что мы сделали.
Когда на сцене появляется Лили Тримбл, зрительный зал замирает. Мисс Тримбл — неотразимая красавица с густыми волнами золотисто-рыжих волос, которые каскадом падают на пурпурный плащ. Голос у нее глубокий, медовый. Она выступает горделиво, она интригует и стенает с таким жаром, почти невозможно поверить, что она — не настоящая леди Макбет. Когда она рыдает в раскаянии, сожалея о злых делах, это так захватывает, весь спектакль Энн сидит на самом краешке кресла, с предельным вниманием глядя на сцену. Когда пьеса подходит к концу и Лили Тримбл выходит на поклон, Энн аплодирует громче всех в зале. Я никогда не видела свою подругу такой взволнованной, такой живой.
Люстры разгораются, заливая зал ослепительным светом.
— Разве это не волшебно? — восклицает сияющая Энн. — У нее огромный талант, я действительно верила, что она — леди Макбет!
У миссис Уортингтон скучающий вид.
— Не слишком приятная пьеса, правда? Мне куда больше нравится «Как важно быть серьезным». Она веселее.
— Я уверена, этот спектакль не может быть и вполовину так хорош, как тот, что мы только что видели, с Лили Тримбл, — высказывает собственное мнение Энн. — Ох, это было великолепно! Это было более чем великолепно! Критикам придется хорошенько поискать слова, чтобы описать Лили Тримбл, потому что на самом деле мало кто может оценить ее по достоинству. Ох, я бы что угодно отдала, лишь бы познакомиться с ней. Что угодно!
Мы вливаемся в толпу, выходящую из зала, а Энн с тоской оглядывается на сцену, где появился молодой человек с метлой, чтобы уничтожить все следы спектакля, так захватившего ее.
