— Наверно, я веду себя совсем не по-джентльменски, но с тобой я совсем потерял голову, — говорит Финн, и его сочные губы шевелятся в каком-то дюйме от моих.
— Я не возражаю, — заверяю я, закинув руки ему на шею.
— Да, мне именно так и показалось, — усмехается он. — Но, если честно, тебе пора идти. Если ты останешься, я зацелую тебя до потери чувств, и в конце концов нас увидят. Не смотри на меня так. Я вовсе не хочу, чтобы ты ушла.
— А я не хочу уходить.
Но он, конечно, прав. С удивившей нас обоих смелостью я быстро целую его в губы и, рассмеявшись, выбегаю из беседки.
Я спешу по саду, и меня переполняет радость. Ветер все так же по-осеннему пронизывает до костей, а в небе плывут сырые серые облака. Это как-то неправильно. Кажется, сейчас должны строить свои гнезда малиновки и пробиваться сквозь почву первые зеленые георгины, но вместо этого на юг тянутся и тянутся стаи гусей. Обычно я люблю горьковато-сладкое дыхание осени, но сегодня, впервые за всю жизнь, во мне нет места для осенней грусти.
Мне хочется весеннего тепла и солнца.
— Бедные мои красавчики, — я ловлю себя на том, что бормочу цветам какие-то слащавые глупости. Неужели любовь уже превратила меня в мечтательную, пустоголовую барышню?
Во мне вдруг начинает звучать трубный глас паники, и я резко останавливаюсь. Я люблю его, но он никогда не будет моим. Притворяться, что это не так, просто бессмысленно — в конце концов, такое притворство только разобьет сердца нам обоим.
Мое настроение опасно меняется, и я чувствую, как просыпается во мне колдовская сила. Я стараюсь сбить ее напор, но тщетно. Крепко зажмурившись, я беспомощно ощущаю, как она подступает к горлу и изливается из моих пальцев.
И в саду наступает весна. Теперь меня окружает изумрудная трава, а живые изгороди становятся ниже. Осенние цветы втягиваются обратно в почву, а на их месте появляются давно увядшие тюльпаны. Мое искаженное ужасом лицо пригревает теплое солнышко.
— Reverto!
Но это не работает. Я совсем не чувствую в себе силы.
Она ушла целиком, израсходовалась. Я опустошена.
Такого не случалось много лет.
Я в отчаянии бегу по тропинке, чтобы оценить масштаб катастрофы. Это не случай с Тэсс, когда она преобразила малюсенький уголок сада. Изменилось все кругом. Старая яблоня за конюшней цветет пышным розовым цветом. Снова колосится на склоне холма сжатая пшеница. Я молюсь, чтоб мое нечаянное колдовство не накрыло весь путь до беседки и окрестные поля.
Распахнув со стуком тяжелую дверь, я врываюсь в кухню. Перед печью, вглядываясь в духовку, сидит Тэсс.
— Кейт? Что такое?
— Ты мне нужна, — выпаливаю я.
Она не задает никаких вопросов, и мы бежим в сад. Тэсс щурится, внезапно оказавшись на солнце.
— Всего минуту назад был дождик… ох. — Она окидывает взглядом зелень и закрывает глаза. Но через минуту они уже удивленно распахнуты: — Это сделала ты? Сама? Сильно. Мне через это не пробиться.
Я слишком потрясена, чтобы обижаться.
— Исправь это! — со слезами прошу я.
Она замирает на миг, сосредотачивается.
— Reverto!
Безрезультатно. Тэсс недовольно втягивает в себя воздух, а я ударяюсь в панику.
Что, если это увидит Джон? Или Финн? Я не могу снова стирать его память. Не могу и не стану.
— Тэсс, нужно что-то делать. Там тюльпаны!
— Сейчас мы все исправим. Давай вместе, — говорит она. Мы беремся за руки, хором произносим заклинание, и я чувствую исходящую от нас колдовскую силу. Небо становится серым, и тут распахивается кухонная дверь.
В сад выбегает Маура, следом за ней спешит Елена.
— Тэсс, что ты творишь? — требовательно спрашивает Маура.
Тэсс протестующе вскидывает руки:
— Это не я, это Кейт!
Маура, дрожа на холодном октябрьском ветру, обнимает себя руками, чтобы согреться.
— Мощная магия. Я стояла у окна и попыталась сделать все как было, но у меня ничего не вышло.
— И я не смогла, — замечает Тэсс.
Елена с прищуренными глазами и колышущимися на ветру юбками стоит у меня за спиной.
— И я не смогла тоже.
Все мое существо охватывает страх. Я знаю, что она думает.
— Это просто потому, что я была расстроена. Я вовсе этого не хотела. Я просто думала о весне, и вот… — бормочу я, натягивая на голову слетевший капюшон. — И оно появилось.
Елена кивает.
— А что вы делали перед этим?
— Ничего, — лгу я. — Гуляла по саду.
В меня впиваются ее темные глаза. Наверняка я ужасно растрепана.
— Разве вы были не с Полом?
Неужели по мне видно, что я целовалась? Наверно, она на это намекает. Я плотнее закутываюсь в плащ, изо всех сил стараясь не трогать свои губы.
— Нет.
— Мне нет дела до ваших романов, меня беспокоит магия. Скажите мне правду — вы только что были с ним? — давит Елена.
— Нет! Разве это влияет на колдовство?
— Пол давно уехал, — говорит Тэсс, вытирая со щек дождевые капли. — Я видела его в кухонное окно.
— Как интересно! Тогда я не знаю, как все это объяснить.
Губы Елены плотно сжимаются, превратившись в прочерк, разделивший лицо на две неравные части. Она каким-то образом догадывается, что я не совсем честна. Но я ни за что не скажу ей о Финне. Возможно, она и пролезла в наш дом, но мне она не подруга.
Я должна как можно скорее найти время, чтобы повидать Марианну. Наедине. Мне нужен ее совет. Только ей я могу довериться.
Мне остается только надеяться, чтобы она не возненавидела меня за то, что я втянула в эту неразбериху ее сына.
15
— Как я тебе? — спрашивает Маура, вертясь передо мной в передней. На ней одно из новых платьев — нефритово-зеленое, с розовой оторочкой. Обута Маура в Еленины бархатные зеленые туфельки, на которые давно точила зуб.
— Хорошо. А где серьги взяла? — спрашиваю я, размещая в прабабушкиной хрустальной вазе букет красных роз.
— У Елены одолжила. Правда же, они божественные? Елена такая щедрая.
— Я знаю, она тебя восхищает, но, кажется, все это зашло слишком далеко. Разве нет? — Волосы Мауры уложены в прическу а-ля Помпадур; тоненькие завитки над ушами струятся вниз точь-в-точь как у Елены.
По лицу Мауры скользит улыбка.
— Не могла просто сказать, что я выгляжу хорошо, и на этом остановиться? Вечно ты что-нибудь критикуешь. Мне кажется, тебе просто завидно.
