— Ага, это было на «Vae victis» в системе Тарсис Ультра. Большая победа.
— Возможно, и так, — отозвался Уриил, — только обошлась она нам дорого, да и сам видишь, куда завела.
— Вот в этом ты весь — вечно смотришь на тучи и никогда не ищешь светлую сторону, — сказал Пазаний. — Давай смотреть куда? Мы спасли Тарсис Ультра. На наших глазах передохли все демоны Хонсю, а теперь мы направляемся домой. Вспомни обо всем хорошем, что нам удалось сделать, и подумай о том, что еще только предстоит.
Уриил улыбнулся:
— Пожалуй, друг мой, ты, как всегда, прав. У тебя редкий дар прозревать самую суть вещей.
— Так это же неоспоримый факт, что в любой армии мозги есть только у сержантов, — сказал Пазаний.
— Но с чего ты вздумал перейти на калтианский диалект?
— Надо кое о чем переговорить, — сказал Пазаний, неожиданно становясь серьезным. — И другим лучше не слышать, поскольку все сказанное должно остаться между нами.
— Хорошо, — согласился Уриил. — Так в чем дело?
— Например, в бескожих. Когда ты собираешься рассказать о них Барбадену?
— Не знаю, — признался Уриил. — Вначале я планировал объяснить все при первой же встрече, но, увидев этого человека, оказался уже не столь уверен, что это хорошая мысль.
— Я понимаю, о чем ты, — кивнул Пазаний. — Не думаю, что Лито Барбаден сможет легко это принять.
— Да он просто расправится с ними, едва увидит.
— И что предлагаешь нам с ними делать? — спросил Пазаний. — Ты же не можешь просто бросить их там. Кроме того, я знаю, ты веришь и надеешься, что кровь героев в их венах пересилит животное начало. Но если и так, это вряд ли будет длиться вечно. Рано или поздно они снова станут теми, кем были на Медренгарде.
— Может, и так, — согласился Уриил. — Но я все равно не могу их бросить. Они отдали все, что имели, ради борьбы с Хонсю. Большинство погибло в боях. Мы обязаны им.
— Верно, — опять кивнул Пазаний. — Обязаны, но давай все-таки постараемся сделать так, чтобы их не перестреляли, пока мы думаем, как с ними расплатиться.
— Возможно, имеет смысл попытаться подействовать через кардинала?
— Через этот кусок сала? — во взгляде Пазания читался скепсис. — Сомневаюсь, что Барбаден его вообще замечает. Точнее сказать, этому губернатору вообще на всех плевать, если ты понимаешь, о чем я.
— Понимаю, — подтвердил Уриил, вновь прикладываясь к кубку. — Мне уже доводилось встречать людей его типа — командиров, заставляющих себя забыть тот печальный факт, что руководят они простыми людьми из плоти и крови. Для таких, как Барбаден, понятия чести и долга не более чем забавные слова, нечто эфемерное. Война для них состоит из чисел, логистики, причин и следствий.
— Да, — согласился Пазаний, — опасный типаж.
— Самый опасный из всех. Таким командующим безразлично, сколько они положат людей ради достижения цели, если в конечном итоге победят.
— Остается вопрос: как такой человек оказался у руля целой планеты?
— Фалькаты входили в состав завоевательной армии, — начал объяснять Уриил. — Право поселиться на одном из покоренных миров является высочайшей наградой, какую Империум может предложить полку Гвардии, сражавшемуся десятки лет. Барбаден дослужился до полковника, так что с полным правом стал и губернатором, и я бы удивился, если бы вся правящая верхушка планеты не оказалась выходцами из Гвардии.
— Солдатами, не вылезавшими из самых раскаленных горячих точек галактики и теперь распоряжающимися целой планетой?
— Именно, — ответил Уриил. — Долгие годы кровопролития — и вдруг все закончилось.
— И тут приходит время убивать в себе те инстинкты, которые позволяли выжить все это время.
— Вот только не получается, — заметил капитан.
Пазаний вздохнул и покачал головой:
— Неудивительно, что на этой планете творится такой бардак.
Глава восьмая
Обычно, запершись в одиночестве в своей частной библиотеке, Шейво Тогандис обретал покой и умиротворение, но этой ночью он лишь все сильнее раздражался с каждой перевернутой страницей. Книги всегда помогали ему пережить тяжелые времена, но сегодня они не предлагали ничего, кроме расплывчатых уверений в необходимости закалять свой дух при помощи некого странного, до отвращения абстрактного понятия, именуемого в тексте «броней отрицания».
Как и чем такая броня могла помочь человеку в жизни, так и осталось недосказанным, поэтому Тогандис оттолкнул от себя манускрипт. Тени на стенах танцевали в неровном свете электрических свечей, в спертом воздухе все еще стояло благоухание, оставшееся после роскошной трапезы, с которой кардинал разделался менее часа назад: жареная дичь с пряным соусом и тарелка ароматных свежих овощей, выращенных в церковном саду.
Летающий череп с мерцающими зеленым светом линзами в глазницах вздрогнул и взлетел чуть выше, когда священник откинулся на спинку дорогостоящего и очень мягкого кресла. Покосившись на парящее возле него устройство, Тогандис произнес:
— «Поучения Себастиана Тора», том тридцать седьмой.
Череп устремился к провисающим под грузом книг полкам, высвечивая зелеными глазами золотые и серебряные корешки, а затем замер и выдвинул вперед суставчатый захват, чтобы достать увесистый том в богато украшенном переплете из красной кожи.
Отчаянно сражаясь с тяжестью книги, череп спустился и водрузил том на стол перед кардиналом, прежде чем вновь занять свое место за его правым плечом.
Тогандис потер уставшие глаза и склонился над текстом, силясь прочесть плотный витиеватый шрифт, заполнявший страницы. Рядом лежал требник, в котором кардинал делал заметки для своих будущих проповедей, и сейчас священник положил возле него ладонь, не отрываясь взглядом от тома, принесенного ему черепом.
На предплечье кардинала была закреплена переплетенная проводами сложная металлическая конструкция, из которой выдвинулся легкий бронзовый щуп, завершающийся мнемопером, кончик нетерпеливо подрагивал в ожидании приказа.
От устройства отходили тонкие серебряные проводки, убегавшие к чему-то, внешне напоминающему переносной вокс-приемник, стоявшему на столе перед кардиналом. Тогандис кивнул и принялся вслух декламировать строчки из книги.
— Сила Императора кроется в человечестве, а силы человечества — в Императоре. Отвернись одно от другого, и мы окажемся потерянными и проклятыми.
Как только эти слова слетели с его губ, мнемоперо задергалось и начало переносить их на чистый лист требника. Кардинал заполнял одну страницу за другой подобными цитатами… цитатами, которые всегда звучали в его сердце, но которые, как догадывался сам священник, вряд ли могли оградить дворец от проникновения злых сил.
Он страшился возвращаться к губернатору без чего-либо конкретного, что могло бы продемонстрировать его старания. Конечно, можно было бы просто один за другим процитировать стихи из этого писания, но Лито Барбаден моментально распознает обман. Тогандис промокнул брови платком — при одной мысли об этом человеке его бросало в пот.
