Зашуршали шаги по песку. Натан Ефимович быстро спрятал
фотографии. В палатку вошла Инга, держа в руках стандартную коробку с едой из
придорожного кафе.
Бренер откусил холодную пиццу и чуть не подавился. Он
вспомнил, откуда знает русоволосую женщину с фотографий. Еще бы не вспомнить.
Алиса Воротынцева, дочка соседей по Трифоновке. Лисенок…
Глава 15
Авангард Цитрус с трудом продрал глаза, сел на кровати и
долго, тупо глядел перед собой. Голова гудит, во рту помойка. Нельзя так
напиваться в его возрасте. Нельзя. Однако пережить ту мерзость, которая"
обрушилась на него вчера вечером, без пол-литра водки просто невозможно было. И
он выглушил эти пол-литра в полном одиночестве в своей малогабаритной
двухкомнатной квартире в Сокольниках. Он пил и матерился, про себя и вслух. Как
мог он, прожженный, знающий цену всему в этой дерьмовой жизни, прошедший огонь,
воду и медные трубы, Чечню и Сараево, трущобы Нью-Йорка и бардаки Амстердама,
проколоться на пятнадцатилетней смазливой соплячке? Он-то, идиот, думал,
девочка от него в восторге, девочка искренне, бескорыстно любит его.
Маруськино подлое предательство жгло душу. К часу ночи,
когда в бутылке осталась только треть, а в глазах стояли слезы, он дошел до
того, что трагически засомневался в своих мужских достоинствах.
Однако теперь, утром, даже на тяжелую похмельную голову, он
вдруг подумал, что, в общем, не так все страшно, ибо в итоге ни копейки он не
выложил. Была бы пятнадцатилетняя Мария Петровна Устинова чуть терпеливей и
хитрей, могла бы запросто вытянуть из него и две тысячи, и десять тысяч. Вот
тогда он был бы полнейшим кретином.
Цитрус потянулся, крякнул, слез с кровати и обнаружил, что
спал одетый, прямо в партийной униформе. Хорошо хоть ботинки догадался снять.
Прямо под ухом что-то настойчиво тренькало. Он не сразу
сообразил, что это сотовый телефон, и минут пять искал его под кроватью, на тумбочке,
на журнальном столе, наконец обнаружил в кармане куртки, которая валялась на
полу у кровати.
Телефон замолчал, но тут же опять затренькал.
– Авангард Иванович, – произнес в трубке приятный женский
голос, – доброе утро. Вас беспокоит корреспондент журнала «Плейбой» Вероника
Суркова. Я бы хотела взять у вас интервью. Когда вам удобно со мной
встретиться?
Цитрус никогда, ни при каких обстоятельствах, даже в
состоянии тяжкого похмелья, не отказывал журналистам. Главное – постоянно везде
мелькать: на телеэкране, на страницах газет и журналов. Не важно, что пишут,
пусть даже помоями обливают. Лишь бы писали. Стоит исчезнуть из поля зрения
драгоценной публики хотя бы на пару месяцев – и сразу забывают, кто такой, как
зовут. Знаменитостей много, а публика капризна и забывчива.
Цитрус мысленным взором увидел свою цветную фотографию на
добротном журнальном глянце, и похмелье немного отпустило.
– Я свободен сегодня, в первой половине дня. Вы можете
подъехать ко мне часа через полтора?
– Замечательно, – ответила корреспондентка, – продиктуйте,
пожалуйста, адрес.
Он успел привести себя в человеческий вид, принял душ,
побрился, растворил в стакане шипучую антипохмельную таблетку, потом сварил
себе крепчайший кофе. Ровно через полтора часа раздался звонок в дверь.
На пороге стояла девушка не старше двадцати трех лет, очень
высокая, худенькая, белокурая, с большим чувственным ртом и тонким, чуть
вздернутым носиком. В первый момент он даже не понял, почему так тревожно
вздрогнуло сердце. Остатки похмельной головной боли как ветром сдуло.
Перед ним стояла его Ирина. Разумеется, не настоящая, не
теперешняя сорокапятилетняя графиня де Рожен, не чужая, надменная Ирка,
вероломно бросившая его в Нью-Йорке и разбившая всю его жизнь. Нет, это была
девочка Ирина из того счастливого и страшно далекого семьдесят первого года, в
котором остался огромный, кровоточащий кусок его души.
Гарик Руденко уткнулся носом в светлые теплые волосы и
завыл, как пес.
Авангард Цитрус улыбнулся, как неотразимый герой рекламы
«Мальборо», пожал руку корреспондентке Веронике Сурковой, помог ей снять шубку,
проводил в комнату, усадил в кресло.
– Я забыла вас предупредить, через полчаса подъедет наш
фотограф, сказала она.
– Да, конечно, очень хорошо. Хотите кофе, Вероника?
– Спасибо. Чуть позже.
Даже улыбка у нее была Иринина. И в одежде что-то из
далекого семьдесят первого. Узкие черные джинсы, расклешенные от колена, черный
свитер «лапша» с высоким воротом.
Она вытащила из сумки маленькую коробку очень дорогих
швейцарских шоколадных конфет с коньячной начинкой. Его любимых.
– Авангард Иванович, я как раз недавно перечитывала ваше
«Альтер эго». Там вы так красочно описали, как голодали в Нью-Йорке и как вам хотелось
шоколаду, что я не удержалась. Не смогла прийти к вам с пустыми руками.
– Спасибо. Это мои самые любимые конфеты. Вы мой роман
перечитывали? То есть читали уже не в первый раз?
– В третий, – она взмахнула ресницами. Он закурил.
– А другие мои книги вы читали?
Он писал мало. За десять лет вышли в свет всего три романа.
Был еще небольшой сборничек статей. Про последний роман «Ангелы из преисподней»
говорили, что продается он плохо. Тридцатитысячный тираж пылится на складе.
– Ваш последний роман произвел на меня огромное впечатление.
Вы затрагиваете такие глубины человеческой психологии, ставите такие сложные
философские и общечеловеческие вопросы… – она красиво закатила глаза. Честно
говоря, я проглотила ваших «Ангелов из преисподней» за одну ночь. Обидно, что
вы сейчас так редко балуете нас своим потрясающим творчеством.
– Стало быть, я могу вас считать поклонницей своего
творчества?
– Не только творчества, – она широко улыбнулась, достала из
сумки диктофон, – вы, Авангард Иванович, весьма привлекательная личность. Ваше
имя овеяно легендами. Вы бываете в самых горячих точках планеты, вы видели
много страшного, тяжелого и при этом не ожесточились, остались романтиком в
душе. Что помогает вам после стольких испытаний сохранить любовь и веру в
человека?
– Без любви и веры просто нельзя жить, – он раздул щеки и
выпустил струйку дыма в потолок, – если хотите, это инстинкт самосохранения. Я
вообще очень верю в инстинкты. Душа вторична. В человеке главное – здоровый,
крепкий, породистый зверь. Зверь с полномочиями Бога на земле.
– В последнее время о вас все больше говорят как о политике,
о лидере партии «Русская победа». Кем вы сами себя ощущаете – политиком или
все-таки писателем?
