Сначала полковник хотел прислать к Цитрусу под видом
корреспондента профессионального гипнотизера, проверенного мастера гипно – и
наркодопроса Ваню Логинова. Но не давала покоя мысль, что к Цитрусу лучше
все-таки прислать женщину, причем определенного типа. Высокую худощавую
блондинку не старше двадцати пяти лет.
Удивительное сходство девочки из отдела информации с первой
роковой любовью Цитруса полковник счел настоящим подарком судьбы. Оставалось
подготовить Наталью к операции.
Понятно, что одна она с задачей не справится. Наркодопрос
требует определенного опыта и навыка. Работать с «сумеречной зоной», которую
создает в сознании человека «сыворотка правды», должен профессионал.
Именно на этой стадии решено было подключить Ваню Логинова,
которого Цитрус почему-то принял за Карла Майнхоффа, хотя
гипнотизер-"фотограф" был темноволос и никогда не носил усов.
– Валерий Павлович, ко мне есть какие-нибудь вопросы? –
спросил Иван, когда они еще раз просмотрели кассету.
– Спасибо, Ваня. Свободен.
Логинов ушел. Наталья замялась на пороге.
– А вообще, он мерзкий такой, этот Цитрус.
– Неужто не понравился? – Харитонов усмехнулся. – Ну вот,
все вы, женщины, такие. Правильно Цитрус в своих произведениях о вас пишет.
Коварные злодейки, не любите его, такого мужественного и красивого.
– По-моему, он вообще псих. И как только он мог стать
лидером партии?
– Да нет там никакой партии, – махнул рукой полковник. –
Кодла ряженых придурков, юношеский спортивный клуб, вокруг стая сумасшедших
пенсионеров, а в серединке – наш приятель Цитрус со своими фрейдистскими
комплексами.
– А боевики? – удивилась девушка.
– Шутовство все это. Ну, есть там пара-тройка приличных
людей. Бывший мастер спорта по стрельбе, бывший чемпион Союза по вольной
борьбе, пятиборец-чемпион. Имеют богатое уголовное прошлое. Учат молодежь
благородному ратному делу, готовят кадры для частных охранных агентств. Ты ведь
у нас девушка грамотная, знаешь, кто в основном за этими агентствами стоит?
– Бандиты.
– Правильно. Вот бандиты эту партию и кормят. Им так
удобней.
– Ну хорошо, а митинги, собрания? А газета?
– Митинги? – хмыкнул полковник. – Ты хоть один видела?
– Нет.
– Ничего интересного. Собираются в каком-нибудь ДК,
развешивают флаги со свастикой, споют хором свой гимн, поорут, побьют себя в
грудь и разойдутся. А что касается газеты – убогие листочки, на дрянной бумаге,
тираж в лучшем случае тысяча, а то и пара сотен. Краска мажется, печать
ужасная, тексты с орфографическими ошибками.
– А почему о них тогда столько говорят?
– Потому что всегда удобно иметь карманного, домашнего
злодея, чтобы на него сваливать все неприятности, чтобы им детей пугать, если
не слушаются.
– То есть все наши фашисты, нацисты и прочие коричневые –
это совершенно несерьезно?
– У нас, Наталья, столько всякого другого серьезного, что
голова кругом идет, – вздохнул полковник.
– Валерий Павлович, а этот Цитрус только правду говорил? Или
нес околесицу?
– Что тебе показалось околесицей?
– Ну, про какую-то Алису в Стране Чудес… Харитонов ничего не
ответил, тяжело откинулся в кресле, прикрыл глаза.
– Спасибо, Наталья. Можешь идти. Ты молодец. Поздравляю с
оперативным дебютом.
Глава 17
Ночью Алисе приснился кошмар, который преследовал ее многие
годы. Однажды в десятилетнем возрасте она чуть не утонула в Черном море. Она
качалась на сильных волнах, ее накрыло с головой, завертело, проволокло по
острым камням. Папа вытащил ее на берег в полуобморочном состоянии, коленки
были в крови, в ушах стоял тяжелый звон.
Когда она уставала, нервничала, когда наваливались мелкие и
крупные неприятности, ей снилось, что она тонет в тяжелом горько-соленом море,
дна нет, и волны швыряют ее, словно щепку. Она просыпалась с головной болью, с
ощущением, что все в ее жизни ужасно и ничего исправить нельзя.
Папа говорил, что это наплывы подсознательного страха
смерти, который есть в каждом человеке и проявляется по-разному, но особенно
остро в переходном возрасте.
Переходный возраст прошел, а отвратительный сон все равно
снился.
В восемьдесят третьем году двадцатилетняя Алиса впервые
отправилась на море одна, без родителей. Она заснула в самолете Москва-Адлер,
ей в очередной раз приснился знакомый, привычный кошмар. Отчаянно выдергивая
себя из тяжелого горько-соленого сна, цепляясь сознанием за радиоголос
(«Приведите ваши кресла в вертикальное положение, пристегните ремни…»), она
подумала, что надо наконец научиться плавать. И перестать бояться воды.
От Адлера до поселка Лазурный, возле которого находился
международный студенческий лагерь «Спутник», было всего сорок пять километров,
однако хитрый таксист повез двадцатилетнюю дурочку окольным путем, сложным и
долгим. Они ехали по серпантину. Таксист кого-то подсаживал, высаживал,
загружал в багажник то корзинки с фруктами, то огромные, опле-, тенные цветной
сеткой бутыли с домашним вином, то отчаянно визжащий фанерный ящик с живым
поросенком.
Таксист сразу углядел в аэропорту одинокую молоденькую
москвичку в сиреневом платье, с огромным клетчатым чемоданом, с круглыми
голубыми растерянными глазами. Быстро, чтобы не перехватили дурочку, взялся за
чемодан, поволок его к своей машине и только потом спросил:
– Куда едем?
– Поселок Лазурный, студенческий лагерь, – она еле поспевала
за ним, мелко цокая высокими каблучками.
– Восемьдесят, – небрежно сообщил таксист и запихнул чемодан
в багажник.
– Да вы что! – Голубые глаза стали совсем круглыми, бледное,
незагорелое личико вытянулось. – Мне говорили, это близко, полчаса езды.
– Это тебе в Москве говорили. Залазь, дочка. Так и быть,
семьдесят.
На самом деле до Лазурного обычно возили за тридцать.
Таксист дождался, пока она забьется на заднее сиденье, захлопнул дверцу, но сам
не сел за руль, побежал к зданию аэропорта, чтобы прихватить еще кого-нибудь с
московского рейса. Вернулся минут через десять, бросил в багажник еще один
чемодан, усадил б салон пожилую тетку с двумя мальчиками-близнецами. Им надо
было совсем в другую сторону, но голубоглазую можно катать до ночи. Ясно, такая
права качать не станет, местности совсем не знает и со своим пудовым чемоданом
никуда теперь из машины не денется.
