Мальков вывел. Мирзоев отнял у умников все деньги и остался
вполне доволен. А Петюня сумел надолго заинтересовать чеченца своей персоной, и
взаимовыгодное сотрудничество продолжалось вполне успешно по сей день.
Так что Петька Мальков прежде всего человек Мирзоева, а
потом уж Подосинского. Цитрус только одного не понимал: почему эта простая
мысль не пришла ему в голову чуть раньше?
И что теперь делать? Вызывать своих ребят-боевиков, просить,
чтобы охраняли от чеченцев? Придется объяснять – почему. Врать, сочинять что-то
героическое – опасно. Руководитель боевиков Степан Казанцев, бывший
чемпион-пятиборец, непременно начнет выяснять подробности через своих
солнцевских братков. И многое может узнать, а потом с удовольствием публично
разоблачит, изничтожит.
Говорить правду невозможно. Весь этот расово неполноценный
клубок, чеченец Мирзоев, еврей Подосинский… нет, не поймут его товарищи по
партии. Не отмоешься потом.
Значит, выпутываться надо самостоятельно. Никакие доблестные
соратники на помощь не явятся и грудью от чеченской пули не заслонят. Так-то
вот, ура-Цитрус.
Лицо Карла стояло перед глазами как живое. Рядом зыбко
маячило прекрасное лицо фальшивой корреспондентки, похожей на Ирину в юности.
Но остальное терялось в вязком черном тумане.
Цитрус вдруг вспомнил своего приятеля, якутского поэта,
студента Литературного института, с которым общался в начале семидесятых, в
незапамятные «брючные» времена.
Однажды, выглушив за ночь около двух литров водки, якут на
рассвете вышел из общежития на улице Добролюбова и очень удивился, обнаружив,
что стоит у знаменитого рижского Домского собора. Долго соображал, где
находится, в какой стране, в каком городе, и вообще, «какое нынче на дворе
тысячелетье».
Позже он клялся, что совершенно не помнит, каким образом
доехал до вокзала, как купил билет и сел в поезд, купейный был вагон или
плацкартный. Черная дыра в памяти. Глухая пустота. Однако, чтобы проделать
долгий путь от общежития Литинститута до Домского собора, не попасть при этом
ни под машину, ни под поезд, ни в милицию, ни в психушку, надо довольно
прилично выглядеть, связно говорить, деньги заплатить за билет.
История с якутом так потрясла воображение молодого поэта
Цитруса; что он потом даже у какого-то психиатра поинтересовался: может такое
быть? Психиатр ответил, что бывает всякое. У коренных северных народов
особенная генетика. Им пить вообще нельзя. Во-первых, моментально спиваются,
во-вторых, совсем себя не контролируют. В Канаде, например, на Баффиновой
Земле, где живут эскимосы, строжайший сухой закон. Но якутский поэт скорее
всего приврал для красоты.
Сейчас, путаясь в закоулках своей памяти, Цитрус без конца
подходил к одной и той же черной яме. И ему стало казаться, что он
проваливается в пропасть, летит вверх тормашками в холодной свистящей
бесконечности, на лету переходит в другое измерение, то вырастает, то
уменьшается, как Алиса в Стране Чудес, и если вынырнет, то может оказаться где
угодно – в Риге у Домского собора, у белого кролика за чайным столом, у
эскимосов на Баффиновой Земле или в собственной квартире в компании Карла
Майнхоффа.
– Алиса… – произнес он громким шепотом. – При чем здесь
Алиса? Я никогда не читал эту дурацкую английскую сказку. Я что, совсем спятил?
А может, мы не только пили, но и кололись?
Задрав рукава свитера, он стал при ярком свете разглядывать
свои локтевые сгибы, но никаких следов иглы не обнаружил.
Он и не мог их обнаружить. При наркодопросе обычно
используются специальные инсулиновые иглы, очень тонкие. Точки от уколов
остаются крошечные и заживают моментально.
Было три часа ночи. Он выпил две таблетки седуксена, забился
под одеяло, успел провалиться в тяжелый нездоровый сон и не слышал, как
открывается железная дверь его квартиры.
Вспыхнул свет, одеяло сдернули. Он открыл глаза и увидел
черное дуло у переносицы.
Цитрус машинально поднял руку, чтобы потереть сонные,
полуслепые от яркого света глаза, и тут же получил чудовищный удар в живот,
скатился с тахты на пол.
Их было трое. Стандартные, квадратные, тупорылые. Один
русский, двое кавказцев. Они кинули ему на ковер джинсы и свитер, но ботинки
надеть не дали. Еще несколько раз ударили, предупредили, что, если рыпнется по
дороге, пулю получит моментально. Так, босиком, он спустился по лестнице.
Совершенно не почувствовал ледяной корки под ногами, пока шел к черному джипу.
Глава 28
– В чем дело? – тихо спросила Алиса, чувствуя, как
подкашиваются колени.
– Небольшая формальность.
– Но мы можем опоздать на самолет!
– Не волнуйтесь. Давайте не будем задерживать очередь.
Пройдемте со мной, – полицейская быстро схватила со стойки паспорт и билеты.
– Подождите, почему вы взяли мои документы? – возмутилась
Алиса.
– Вам все вернут, не волнуйтесь. Не забудьте свои чемодан.
– Но я должна сдать его в багаж!
– Сдадите позже.
Алиса увидела, что рядом с ними стоит не только эта женщина,
но еще двое мужчин-полицейских.
– Мамочка, я боюсь, – прошептал Максим;
Могу я знать по какому праву нас задерживают? – нарочито бодрым
голосом поинтересовалась Алиса. – Кто будет нести ответственность, если мы
опоздаем на самолет?
– Если возникнут проблемы, мы дадим вам возможность поменять
билеты.
В сопровождении трех полицейских они вошли в неприметную
дверь, на которой не было никакой таблички. За дверью оказалось просторное
помещение, несколько столов с компьютерами, много народу в полицейской форме и
в штатском, гул разговоров, мелодичное позванивание телефонов. Кто-то
сосредоточенно глядел в экран компьютера, кто-то перекусывал, присев на краешек
стола. На Алису и на Максима не обратили ни малейшего внимания.
В глубине была еще одна дверь. За ней – маленькая
прокуренная комната без окон, с одним письменным столом и парой стульев. За
столом сидел молодой человек в полицейской форме. Женщина зашла вместе с ними,
передала молодому человеку документы, что-то тихо проговорила на иврите и
удалилась.
Молодой человек принялся листать паспорт, потом, как бы
спохватившись, вскинул глаза:
– Присаживайтесь, пожалуйста, Алиса Юрьевна, – ироизнес он
по-русски без всякого акцента, – меня зовут Аркадий Кантор, я сотрудник
дорожной полиции.
– Господин Кантор, по какому праву нас задержали? Мы можем
опоздать на самолет, – Алиса старалась, чтобы голос не дрожал, хотя, в общем,
это не имело значения.
