Неизвестно, как долго ей удастся не думать обо всем
происходящем. Может быть, лучше попытаться заснуть, забыться? Тогда отступят
наконец эти страшные неотвязные мысли. Но стоило ей выключить свет и закрыть
глаза, как вокруг нее заплясали призраки, и вовсе не в образе хорошенькой
девочки в косынке, а скелеты и гробы. Но хуже всего была бесконечная пустота.
«Если я умру, меня здесь не будет. Но где я буду? Или меня
не будет вовсе?»
Небытие… Оно было хуже всего. И Поппи думала сейчас о
смерти, думала и ничего не могла с собой поделать. Она потеряла над собой
контроль. Ее пожирал страх, заставляя трястись в ознобе под теплым одеялом. «Я
должна умереть, я должна умереть, я должна…»
— Поппи…
Она широко открыла глаза, но не могла сразу понять, чей это
силуэт в темном дверном проеме. В голову ей пришла дикая мысль, что это сама
Смерть явилась за ней.
Затем она тихо спросила:
— Джеймс?
— Я не был уверен, что ты еще не спишь.
Поппи потянулась к выключателю, чтобы зажечь свет, но Джеймс
остановил ее.
— Не надо. Мне пришлось тайком прошмыгнуть мимо
дежурных медсестер, и я не хочу, чтобы они выкинули меня отсюда.
Поппи сглотнула, стиснув руки на складке одеяла.
— Хорошо, что ты пришел, — сказала она, — я
думала, ты не сможешь.
Больше всего на свете ей сейчас хотелось броситься в его
объятия и разрыдаться. Но она осталась сидеть в кровати. И сдержалась она не
потому, что никогда раньше не искала у него утешения, — что-то в нем ее
останавливало. Поппи не могла определить, что именно, но она почти боялась его
в эту минуту.
Его поза? Или темнота, которая мешала ей разглядеть его
лицо? Единственное, что она сейчас знала определенно, — это то, что Джеймс
вдруг стал совершенно чужим.
Он повернулся и медленно закрыл тяжелую дверь. Темнота.
Теперь свет лился только из окна. Поппи охватило странное чувство, будто вдруг
оборвались все связи с окружающим миром. Это пребывание наедине с Джеймсом
могло быть таким прекрасным, если бы не это странное впечатление, будто перед
ней незнакомый человек.
— Ты уже знаешь результаты обследований, — тихо
сказал он. Это был не вопрос, а утверждение.
— Мама не догадывается, что я знаю, — ответила
Поппи.
Она удивилась, что так спокойно говорит о своей болезни,
хотя на самом деле ей хотелось кричать и плакать.
— Я подслушала, когда доктора сообщили ей… Джеймс, у
меня рак. И… очень скверный… Они говорят, что опухоль уже очень большая. Они
говорят, что я должна…
Это слово стучало у нее в мозгу, но она не могла его произнести.
— Ты должна умереть, — продолжил Джеймс. Он
сохранял спокойствие и был предельно собранным и отчужденным.
— Я нашел в Интернете справку о раке поджелудочной
железы, — проговорил Джеймс, подходя к окну и выглядывая на улицу, —
я знаю, насколько все плохо. В статьях говорится о боли, очень сильной боли.
— Джеймс… — Поппи судорожно хватала ртом воздух.
— Иногда врачи прибегают к хирургическому
вмешательству, но только ради того, чтобы уменьшить боль. И что бы они ни
делали, им тебя не спасти. Они лишь измучают тебя химио- и лучевой терапией, но
ты все равно умрешь. Возможно, еще до конца лета.
— Джеймс… — едва могла вымолвить Поппи.
— Это твое последнее лето.
— Джеймс, ради бога!
Поппи задыхалась, судорожно цепляясь за одеяло.
— Зачем ты так со мной? Зачем?!
Он повернулся и одним движением схватил ее за запястье, его
пальцы сомкнулись на пластиковом больничном браслете.
— Я хочу, чтобы ты поняла: они не могут тебе
помочь. — Его слова звучали яростно и напряженно. — Ты это понимаешь?
— Понимаю, — ответила Поппи. Она чувствовала, что
в ее голосе прорываются истеричные нотки. — Ты пришел сюда для того, чтобы
сказать мне об этом?
Его пальцы сжались еще сильнее, причиняя ей боль.
— Нет, Поппи, я хочу тебя спасти. — Он перевел
дыхание и повторил тихо и властно: — Я хочу тебя спасти.
Поппи понадобилось время, чтобы отдышаться и немного
успокоиться. Она едва сдерживала слезы.
— Но ты не можешь, — наконец произнесла
она, — и никто не может.
— Вот здесь ты не права. — Джеймс наконец отпустил
ее руку и ухватился за спинку кровати. — Поппи, я должен тебе кое-что
рассказать. Кое-что о себе…
— Джеймс!
Теперь Поппи могла говорить, но просто не знала, что
сказать. Похоже, Джеймс сошел с ума. Если бы ее дела не обстояли так плохо,
Поппи почувствовала бы себя весьма польщенной: Джеймс лишился своего хваленого
самообладания… из-за нее. Он так расстроен всем, что с ней случилось, что
потерял над собой контроль.
— Тебе действительно не все равно? — спросила она
со смехом, который больше походил на всхлипывание. Она положила ладонь на его
руку, по-прежнему покоившуюся на спинке кровати.
Он коротко рассмеялся в ответ. Его рука выскользнула, чтобы
сжать руку Поппи. Джеймс пристально смотрел ей в лицо.
— Ты не понимаешь, — его голос звучал хрипло и
напряженно.
Затем, отвернувшись к окну, он добавил:
— Ты думаешь, что знаешь обо мне все, но это не так.
Есть нечто очень важное, о чем ты даже не догадываешься.
Теперь Поппи была просто ошеломлена; она не могла понять,
почему Джеймс все время твердит ей о себе, ведь это она должна умереть. Но она
старалась быть к нему снисходительной и сказала:
— Ты можешь рассказать мне все, ты же знаешь.
— Но в это ты вряд ли поверишь, не говоря уже о том,
что это нарушение Законов.
— Закона?
— Законов. Я живу не по тем законам, по которым живешь
ты. Человеческие законы для нас ничего не значат, но свои Законы мы не смеем
нарушать.
— Джеймс! — в ужасе выговорила Поппи.
«Он сошел с ума», — подумала она.
— Я не знаю, как тебе это рассказать. Я чувствую себя
сейчас героем плохого фильма ужасов. — Он вздрогнул и, не оборачиваясь,
сказал: — Представляю, как это прозвучит, но… Поппи, я вампир.
Поппи застыла неподвижно, словно изваяние, затем вдруг
яростно бросилась к столику в изголовье кровати и, схватив стопку пластиковых
тарелок, швырнула в него.
— Ублюдок! — кричала она, судорожно нащупывая, чем
бы еще в него запустить.
Глава 5
Джеймс уклонился от летевшей в него книги.
— Поппи…
— Мерзавец! Как ты мог? Сопляк, идиот, эгоист!..
