Ничего, ответил он, но Поппи чувствовала, что это неправда.
Он пытался ослабить крепнущую между ними связь. Но почему?
Поппи, я ни к чему не хочу тебя принуждать. То, что мы
чувствуем, — искусственно…
Искусственно? Это самое подлинное чувство, которое она
когда-либо испытывала. Оно более настоящее, чем сама реальность. Она
почувствовала ярость на Джеймса и обиду за то, что он лишил ее радости.
Я не это имел в виду, ответил он, и в его мыслях было
столько отчаяния. Просто ты не можешь устоять перед кровной связью, и не смогла
бы, даже если бы ненавидела меня. Это нечестно…
Поппи нисколько не волновало, честно это или нет. Если не
можешь сопротивляться, зачем тогда это делать? ликующе спросила она.
Они теснее прильнули друг к другу, и их захватила волна
чистой звенящей радости.
«Кровные узы, — думала Поппи, когда Джеймс наконец
поднял голову. — Теперь не имеет значения, если он так и не скажет, что
любит меня, теперь мы связаны узами, крепче которых нет». И сейчас она укрепит
эту связь, принимая его кровь. «Попробуй, воспротивься этому», — подумала
она… и смех Джеймса застал ее врасплох.
— Снова читаешь мои мысли?
— И не только. Ты строишь планы, и у тебя это хорошо
получается. Ты будешь сильным телепатом.
Любопытно… Но сейчас Поппи отнюдь не чувствовала себя
сильной. Она была слабой, как котенок. Как увядающий цветок. Сейчас ей нужно
было…
— Я знаю, — прошептал Джеймс.
Поддерживая ее, он уже подносил руку к губам.
Поппи жестом остановила его.
— Джеймс, сколько раз нам нужно сделать это до того,
как я изменюсь?
— Я думаю, еще раз, — тихо ответил Джеймс. —
В этот раз я получил много крови и хочу, чтобы ты сделала то же самое. В
следующий раз…
«Я умру, — подумала Поппи. — Что ж, по крайней
мере, я знаю, сколько мне, смертной, отпущено».
Губы Джеймса раздвинулись и обнажили длинные тонкие клыки,
которыми он пронзил свое запястье. В этом его движении было что-то змеиное. По
руке потекла кровь, она была цвета сиропа в банке с консервированными вишнями.
Едва Поппи склонилась к запястью Джеймса, как в дверь
постучали.
Поппи и Джеймс застыли, охваченные чувством вины.
Застигнутая врасплох, Поппи, казалось, не способна была пальцем пошевелить. В
ее мозгу билась только одна мысль: Господи, сделай так, чтобы это был не Фил…
…Фил.
Просовывая голову в открытую дверь, Фил начал было:
— Поппи, ты проснулась? Мама сказала…
Вдруг он замолчал и бросился к выключателю. Свет обнажил всю
комнату, не оставив ни одного укромного уголка.
Поппи была в ужасе. Фил смотрел на нее сквозь воздушную
ткань полога. Поппи глядела на него.
— Что здесь происходит? — раздельно произнес он, и
его голос мог бы обеспечить ему главную роль в фильме «Десять заповедей».
[4]
Поппи не успела слова сказать, как он наклонился и схватил
Джеймса за руку.
— Не надо, Фил, — сказала Поппи, — не будь
идиотом.
— У нас был уговор, — прошипел Фил, — и ты
его нарушил.
Теперь Джеймс так же яростно схватил Фила за руку. Казалось,
они вот-вот подерутся.
О Господи, если бы она сейчас была способна нормально
соображать! Поппи чувствовала себя такой беспомощной.
— Ты ничего не понимаешь, — сказал Джеймс, стиснув
зубы.
— Ничего не понимаю? Я захожу и застаю вас в кровати с
задернутым пологом, и ты мне заявляешь, что я чего-то не понимаю?
Джеймс слегка встряхнул Фила за плечи, затратив минимум
усилий, но голова Фила качнулась из стороны в сторону, а шея хрустнула. Поппи
поняла, что сейчас Джеймс вряд ли способен рассуждать здраво. Перед глазами
всплыл образ завязанной в узел металлической ножки стула, и она решила, что
настало время вмешаться.
— Отпусти его, — сказала она, вставая с кровати, и
бросилась к ним, чтобы успеть схватить за руку любого из них. — Хватит,
мальчики! — в отчаянии прошептала она. — Фил, я знаю, ты этому не
поверишь, но он пытается мне помочь.
— Помочь тебе? Я так не думаю.
Он накинулся на Джеймса:
— Посмотри на нее! Ты что, не видишь, что твое глупое
притворство вредит ей? Каждый раз, когда я застаю вас вместе, она белая как
полотно.
— Ты в этом ничего не понимаешь, — бросил Джеймс в
лицо Филу.
У Поппи в уме занозой застряла странная фраза, которую
только что произнес Фил.
— Притворство? Какое притворство? — спросила она.
Поппи произнесла это тихо, но юноши перестали ссориться и
смотрели на нее.
А потом все они наделали ошибок. Позже Поппи поймет, что,
если бы они тогда держали себя в руках, многое из того, что потом произошло,
могло и не случиться. Но они дали волю чувствам.
— Мне очень жаль, Поппи, — сказал Фил, — я не
хотел тебе говорить…
— Заткнись! — в ярости закричал Джеймс.
— Но я должен. Этот мерзавец, он просто разыгрывает
тебя. Он мне признался, что просто жалеет тебя. Он думает, что, если
притворится, будто любит тебя, ты будешь чувствовать себя лучше. Он —
самовлюбленная скотина.
— Притворится? — переспросила Поппи, опускаясь на
кровать.
У нее шумело в голове, и в груди накипала невиданная вспышка
гнева.
— Поппи, он сошел с ума! — закричал Джеймс. —
Послушай!
Но Поппи не слушала его. Зато она чувствовала, как расстроен
Фил, и это было гораздо убедительнее, чем ярость Джеймса. А Филипп, честный,
прямодушный, надежный Филипп, почти никогда не лгал.
Он и теперь не лгал. Значит, лгал Джеймс.
У нее в груди словно что-то взорвалось.
— Ты… — прошептала она, с ненавистью глядя на
Джеймса, — ты…
Поппи не могла придумать для него самого страшного
оскорбления, которого он был достоин. Ее никогда не унижали и не предавали так,
как сегодня. Она думала, что знала Джеймса. Она ему верила, как себе. Тем
страшнее было его предательство.
— Так что же, все было притворством? Да?
Внутренний голос останавливал ее, призывал успокоиться и
подумать. Он говорил ей, что она сейчас неспособна принимать решения, а ошибка
может стоить ей жизни. Но она была не в состоянии прислушиваться к своему
внутреннему голосу. Ярость подгоняла ее, затмевала разум, не давала подумать,
есть ли у нее основания для гнева.
