– Добрый день, капитан! – отсалютовала я, подходя ближе. Екатерина Витольдовна незамедлительно воспользовалась секундной растерянностью капитана, пока он вспоминал, кто я есть, и, пробормотав извинения, сбежала в неизвестном направлении, оставив после себя легкий запах спирта.
– Ну вот, Мария, спугнули мне свидетеля!
– И по совместительству жену покинувшего сей мир сторожа.
– Вижу, земля слухами полнится, – вздохнул капитан. – Вас-то сюда каким ветром занесло?
– Тем же, что и вас. Работа такая.
Мы обсудили наши проблемы, под конец я ненавязчиво поинтересовалась сторожем.
– Вижу, вы только ради этого ко мне и подходили. – Я покаялась, что да, только ради этого. – Ну что ж, коли так… В принципе это служебная тайна, однако…
– Однако я могу пойти и выспросить все у Екатерины Витольдовны. Сделать свои выводы, а потом всячески мешаться под ногами милиции. Дело-то у нас практически общее – с той лишь разницей, что вы ищете убийц Аникеева и сторожа, а я – пропавшую племянницу убитого. Думаю, связь между всеми этими событиями есть, и она очевидна. – Самойленко слушал меня с улыбкой, однако говорить ничего не собирался. Я продолжила: – Наследство девушки.
Глаза капитана сразу же стали серьезными. Я задала вопрос:
– Как был убит сторож?
– Первоначальная версия – отравился паленой водкой.
После экспертизы все прояснилось – в разбавленный спирт кто-то подмешал неплохую дозу цианистого калия.
– Хорошие здесь порядки, – съязвила я, – алкоголизм и разврат на рабочем месте цветут буйным цветом. Мне кажется, престиж заведения не должен бы позволять администрации держать такого дебошира.
– Этого сторожа никто не мог уволить.
– Почему?
– Екатерина Витольдовна вечно приходила и просила за забулдыгу. Дескать, как ей тяжело растить детей, которые банку сгущенки видят раз в месяц… Должно быть, в кошмарных снах они ее видят, потому что один из детей этой семейки уже имеет свою практику в частной стоматологической клинике, а другой с младенчества страдает жестоким диатезом, однако тоже вышел из нежного детского возраста. Но хозяйка клиники – дама чувствительная, как говорит секретарь, всегда верит старухе и не только закрывает глаза на проделки сторожа, который практически не справляется со своими обязанностями, но и подкидывает на праздники подарки детям. Представляете, Маша, какая радость стоматологу получить на Новый год кулек с карамельками?
– Самое то! – одобрила я. – А кто обнаружил тело?
– Жена. Она была вместе с племянником, который и помог ей дотащить мужа до его каморки в полуподвале. Там они положили его, думая, что он крепко спит, а утром пришли – он весь синий.
– Они уже труп туда тащили? – осведомилась я.
– Да. Кроме того, Мария, я тут поспрашивал больничный народ насчет пропавшей девушки – никто действительно ничего не видел. Можете мне поверить. Я, в отличие от многих коллег, профессиональной ревности к вам не испытываю – тетка Бочкиной имеет право обращаться хоть к десяти детективам сразу, не надеясь на милицию. Что ж, обидно, но нужно смотреть фактам в лицо. Мы загружены работой по горло, так что, если вы найдете Юлию, будут и овцы целы, и волки сыты. А уж вопрос, кто это сделает, не приоритетен… С нас же снимете одну проблему. Я вам палки в колеса вставлять не собираюсь. Так вот, Юлию, по моему мнению, кто-то похитил.
И, думаю, в ближайшее время поступят первые требования от похитителей. Вам нужно держать связь с ее теткой. Она же ваша клиентка!
Легко сказать – держи связь! Судя по репликам Родиона, наша дамочка собирается окружить себя плотным слоем молодых людей в бронежилетах. Проберешься тут к ней, как же!
– Похитили, вы думаете? – рассеянно заметила я.
– Да. Кто-то из оперативников видел, как здесь в день пропажи Бочкиной и убийства Аникеева ошивались два молодых качка, но их дальше оцепления не пустили. Это было около двух часов дня.
– Но Бочкина пропала раньше!
– Никто не знает, во сколько точно она пропала. Возможно… Впрочем, не знаю. Побеседуйте с лейтенантом Борисовым. Это он их видел.
Но и лейтенант Борисов, который обрадовался мне как старой знакомой, ничего толком не рассказал.
– Видел я их. Двое. Накачанные, типичные братки, хотя были одеты вполне прилично, как молодые бизнесмены. Но выражение их морд говорило само за себя. Образование – два первых класса, третий – коридор. Потусовались здесь немного, потом ушли в сторону леса, и больше их никто не видел. Почему я обратил на них внимание? Один из них уже было закурил сигарету, но тут выбежала из клиники эта бесноватая директриса, вопя, что ее девочку похитили. Эти двое сразу же слиняли. Меня отвлекли, так что я не успел ничего сделать.
* * *
Решив напоследок увидеть-таки жену сторожа, я вернулась в здание клиники. Екатерина Витольдовна оказалась на кухне, где вокруг нее уже собрался кружок охающих и ахающих женщин, которые слушали рассказ своей сестры по ведру и швабре. Я незаметно пристроилась за дверью и стала слушать.
– Я ему: «Ах ты, козел старый! Опять напился до чертиков! Какого хрена ты лежишь? Вставай! Кому говорю? Вставай, слышишь, Семеныч? А он, урод, лежит, и хоть бы хны! «Катерина Витольдовна, – это мне, значит, племянник Васька говорит. Который недавно женился, – а чего это он, – Семен мой то есть, – синий такой?» А он всегда, отвечаю, синий! Фиолетовый аж. Пьет, не просыхает. С чего бы ему нормальным-то быть? Проспиртовался уже весь. Ох, а Семен покойный, царствие ему небесное, мне так давеча говорил: «Катя, ядерную войну переживу только я и тараканы!» Спрашиваю: «А ты-то здесь при чем, дурак старый?» А он: «Меня никакая зараза не берет, вот как! Ты, жена моя, пятый десяток меня пилишь-пилишь, пилишь-пилишь, а я живу! И радуюсь! И жить буду, я ж весь уже как этот… ембрион в спиртовом растворе». И ведь правда, никакая болячка к нему не приставала! Хорошие люди мучаются, а этому аспиду хоть бы что! Я опять стала его толкать, чтобы вставал. «Катерина Витольдовна, да вы не волнуйтесь так! – меня, значит, племяш успокаивает. – У вас же сердце…» – «А чего не волнуйтесь, – говорю я. – Я и не волнуюсь! Надо больно! Волновалка вся уже кончилась, с хреном этим старым… А ты вместо советов, – говорю, – лучше бы помог перетащить мне его до каптерки… Ты помоложе меня будешь, посильнее… Хоть и урод он, а все жалко! Дождик обещали ночью. Что ж ему тут, на земле-то, лежать? Не ровен час, пациент какой погулять выйдет. Наткнется. А тут обезьяна эта перепившаяся лежит. Ох, теперь так неудобно за свои слова! Он ведь мертвый уже был!» – Катерина Витольдовна залилась горючими слезами. Товарки стали утешать ее.
– Имеем, не храним, – вздохнула одна.
– Все под богом ходим, – добавила другая.
– А дальше-то что? – спросила третья.
Катерина Витольдовна успокоилась и продолжала:
– Племяш мне: «Да пациенты здесь не ходят. Для богатеньких сквер есть. Там и гуляют. Сосны, ели, пруд…» А я говорю, мой пень старый только по задкам ошивается, пьянь подзаборная! Потащили мы его, значит, в каптерку. Бросили там, я ему еще фуфайку кинула, вдруг холодно станет.
