Тихое рычание вырвалось у нее, это испугало Кнета больше всего, он заскулил даже, эти звуки слились, странно переплелись, и Джарсин самой стало страшно, но всего лишь на миг, не более… Архимаги не боятся ничего, не должны бояться, как не должны по какому-либо поводу волноваться. Она пошла дальше. Ступени, снова ступени, бесконечные и крутые переходы, снова ступени выше колена…
Вот наконец-то и место, куда она направлялась. Круглая комната, небольшая для такого замка, лишенная крова, уходящая высокими, заваливающимися к центру стенами вверх, в серое, бездонное небо, клубящееся нескончаемыми тучами. Но во всем этом замке – главное место, в котором Джарсин проводила больше всего времени, которое, что ни говори, все еще поддерживало в ней чувство жизни, давало ощущение причастности миру и вдохновляло порой на новые эскапады и эксперименты, как ни странно.
В самом центре комнаты на сложных узорчатых цепях из золота, отходящих затейливой паутиной от стен, прямо под открытым небом висел Камень, не больше головы теленка, неправильной формы, окованный тончайшей сеточкой, поддерживающей его на весу. Одна его часть была прозрачной, потом шла полоса молочно-белого цвета, который через радугу переливов превращался в самый черный, какой Джарсин когда-либо видела в жизни. Это была даже не чернота, это было полное отсутствие чего бы то ни было, хотя бы тени, которая, как всем известно, отбрасывается пронизывающим весь космос светом звезд, неугасимо горевших, поддерживающих Мироздание. Эта чернота свидетельствовала – существует нечто, где нет ничего, нет даже пространства, пустоты или самого времени, которые присущи миру. Эта часть Камня в последние три сотни лет нравилась Джарсин более всего.
И тут не отставший от хозяйки Кнет отполз на коленях к стене, пытаясь замотать себе голову и уши полами камзола, потому что знал, что сейчас должно произойти. Джарсин проследила за шутом, потом села в единственное тут кресло, установленное в малоприметной нише, откуда тем не менее было видно со стереоскопической резкостью и ясностью все это место: трещинки в стене, каждую пылинку в воздухе, каждую каплю дождя, упавшую сверху, и даже открытое небо над головой.
Посидела немного, вникая в состояние пространства вверху. Наконец, медленно, словно боялась ошибиться – хотя ошибки быть не могло, она занималась этим не реже, чем раз в два-три месяца с тех пор, как поселилась в замке, – принялась читать заклинание, вызывая в себе образы проговариваемых древних и сложных слов, обозначающих еще более сложные понятия, схемы и символы.
И тучи над центром комнаты сгустились, заиграли наслоениями света и теней, переплелись, будто наверху стал крепнуть ветер, почти неощутимый в этом помещении, а затем потемнели, и впервые ударил сполох молнии, разрядившейся между тучами, еще не касаясь этой земли и замка Джарсин.
Это было непростое волшебство, Джарсин сидела не шелохнувшись, слова сами возникали в сознании и так же уходили, подчиняя мир, обращая его в место воплощения ее воли, ее власти, но это требовало и выучки, и времени. Немалого времени, хотя архимагичка его и не чувствовала сейчас. Наконец, молнии ударили ближе и ниже, почти над замком. И вдруг… Небесный огонь странновато медленно вылился из клубящихся, кипевших уже избытком энергии туч прямо на замок, на эту комнату, выстроенную именно для того, чтобы он мог приходить сюда… Огонь, ярко переливаясь, прошелся по золотым цепям, но стек куда-то вбок, Камня он еще не коснулся.
Джарсин договорила заклинание и стала ждать, молнии только набирали силу. Наконец-то, о наконец!.. Одна из них, самая дерзкая, ударила в Камень, как и должно было произойти… Удар был оглушающий, если бы Джарсин была обычным существом, она бы не пережила этот удар. От него, казалось, закачались стены, заплясали бешеными рывками тяжелейшие и крепчайшие цепи, и сама скала, на которой стоял замок, содрогнулась от силы этой молнии. Она ударила в Камень… и ничего не произошло.
Джарсин не поверила своим глазам, которые сумела не закрыть даже перед молнией или закрыла лишь на крохотный миг, который не имел значения… Камень тоже дрожал от удара, при этом казалось, что он даже немного изменил свою форму, но Джарсин знала, это лишь видимость, это обман, она проверяла когда-то, тысячи лет назад, когда впервые увидела этот эффект, потом снова не раз проверяла – Камень оставался таким же, не изменяясь ни на йоту, ни на крошечную свою частичку. Но не это сейчас было важно.
Джарсин позвала, но он, Камень, висевший в центре, не отозвался! Он должен был вспыхнуть огнем, иногда цветного, иногда ослепительно белого цвета, иногда почти таким же черным, как и та чернота, что покоилась в его крае, напоминающем формой нос теленка. А потом в разные стороны, словно бы стен из гранита не существовало вовсе, должны были разлететься искры и поплыть над миром, видимые лишь магическим взглядом, каждая в свою сторону, возможно заранее предопределенную ей судьбой… А разлетевшись по миру, даже мельчайшая из искорок находила того, в ком могла бы сохраниться, находила сущность, которую избирала, будто обладала сознанием, и меняла это существо… Делая его необычным, ярким, талантливым даже…
Собственно, как искры меняли того, в кого попадали, оставалось загадкой. Тут все зависело от цвета искры, и что за существо она избирала, и к чему у этой… живности имелась склонность, каков был характер или к какой расе она принадлежала. Бывали случаи, когда искры избирали даже неразумных животных или полуразумных, таких как грифоны…
Тогда за ними можно было наблюдать. Переживать всю их жизнь, сидя в этой же комнате, или в зале с зеркалами, или порой даже вовсе не в замке, а довольно неожиданно, например, объезжая поля окрестных крестьян, над которыми владычествовала Джарсин и ее орденцы, в карете, в портшезе, или даже за ужином, который для нее, конечно, устраивался торжественно и пышно. Хотя сама Джарсин гостей почти никогда не приглашала, да и некого было тут, в Безвременье, приглашать, а из Нижнего мира приглашать было слишком сложно, и не заслуживали все эти правители из Нижнего, чтобы она обедала в их присутствии…
Искры позволяли ей, как и остальным архимагам, наблюдать жизнь этих вот незначительных, смертных людишек, эльфов, карликов или прочих… Даже змееподобных существ с далеких Мокрых островов, или похожих на камни троллей, или обитающих в подводных поселениях русалов, или драконовидных полуразумных тварей из южных земель, о которых не знал ни один географ, где с ними, с драконоидами, вели бесконечные войны мантикоры и пегасы… Наблюдать за ними было даже не забавно, а необходимо, иначе бы существование самой Джарсин давно превратилось в самую страшную пытку, какую только могло изобрести Мироздание, – пытку бесконечным временем.
Особенной властью Джарсин обладала над искрами белой и черной. Тех, в кого попадали эти редчайшие цвета, она ощущала особенно хорошо, чувствовала их воспоминания и страсти, их мысли, как бы нелепы и неприметны они ни были, и даже саму их смерть… Этим она и занималась все бесконечные столетия, иначе давно стала бы подумывать, как может наиболее верно и точно удалить себя из этого мира.
Да, сноп искр должен был возникнуть, молния была вполне подходящая, сильная и прямая, без всяких искривлений, которые порой в них, в молниях, возникали по неизвестным причинам. Но Камень молчал, он не отозвался ни одной, даже самой слабой, искоркой, даже самого неприметного цвета… И это было страшно.
